Здесь вся троица борцов перекрестилась и поклонилась. Лёха, настроившийся не привлекать лишнее внимание своими действиями или бездействиями, что лишний раз выдают чужака, скованно повторил жесты. «Так, как там пальцы складывать надо правильно, — юноша быстро осенял себя крестным знамением, чтобы никто не заметил ошибок. — В какую сторону и в какой последовательности? Блин, подумают же, что я не соглядатай, а еретик какой. И сожгут ещё заживо». Но от внимания Ирины не укрылись неумелые попытки Лёхи мимикрировать.
— Не так крестишься, — бесстрастно сказала она. — Вот, два перста так сложи, а эти три перста — вот так. Потом сперва руку на чело возложить, на грудь, на правое плечо, и на левое. Запомнил?
Лёха попробовал повторить, но вышло вкривь и вкось.
— Да не так персты складывай, — с ноткой строгости поучала Ирина, словно говоря с дитём, что вызывало смешок у Дуни. — Погодь, не дёргайся как бесноватый.
Кажется, монахиня чуть потеряла терпение. Она взяла запястье Лёхи и сама сложила пальцы должным образом.
— О, спасибо, Ирина, — он так восторженно сказал это, будто его научили какому фокусу. — Буду теперь по сто раз за день упражняться.
Она отвела взгляд и ускорила шаг.
На пути Олег о чём-то спрашивал встречных монахов. Компания зашла в храм с боковой стороны, и миновала несколько помещений. В конце концов, борцы встретились с начальником монастыря — игуменом Назарием. Выглядел он несколько мрачно, весь осунувшийся, с тёмными мешками под глазами и кустистыми седыми бровями, что в сочетании делало взор будто бы осуждающим. По первому впечатлении Лёхи этому старику больше подошёл бы образ злобного чернокнижника, чем монашеская ряса.
— Ваше Высокопреподобие, — борцы с нечистью окружили игумена, кланяясь и испрашивая благословения жестом из двух сложенных ладоней.
«Эх, не могла Ирина мне заодно объяснить, как со всякими чинами себя вести? — Лёха топтался позади прочих». Долго стоять перед игуменом не пришлось: Олег попросил подождать в коридоре, пока Назарий будет слушать отчёт об охоте на лешего. Вместе с юношей из комнаты вышла Евдокия.
— А какие у меня дела там? — пожала могучими плечами женщина. — Олег у нас глава, ему полагается дела с игуменом вести. А сестра Ирина по божеской части всё обговаривает. Мы и подождать можем. Правда ведь, Алёшенька?
«Ну да, ну да, как же, — подумал юноша. — Сама вышла только для того, чтобы присмотреть за мной. Чтоб не свалил… Алёшенька, блин».
Ждать пришлось целый час. Иногда скучающий Лёха слышал за дверью приглушённые возгласы Олега. Кажется, он возражал то ли игумену, то ли Ирине.
— Поживёшь пока при монастыре вместе с нами, — угрюмо бросил вышедший Олег.
И потопал куда-то, не считая нужным просвещать Лёху о его дальнейшей судьбе. Отныне борцы с нечистью не распоряжались юношей. Он перешёл на попечение монаха, которого называли гостиничным, — представился иеродиаконом Григорием — потому как в его обязанности входило размещение паломников и других гостей.
— Да-а, не шикану тут, — вздохнул Лёха, когда монах привёл его маленькую комнатушку с низким потолком. — Чё мне тут делать?
Из утвари здесь была только лежанка с тряпьём.
— Молиться на коленях, — Григорий сказал как отрезал. — В обитель Божию попадают не ради роскошества. Я принесу тебе подходящую одёжку. А свою сдашь мне.
Подходящей одёжкой оказалась грубая рубаха, которая вдобавок была не совсем по размеру, равно как и мешковатые штаны. А вместо удобных кроссовок сунули лапти. «Ясен пень, одежду мою изучать будут, чтобы определить, из каких краёв я, — юноша неохотно передал шмотки гостиничному. — Покажут разным ткачам или кто там у них шитьём занимается. Только вот, ребята, попытки ваши обречены на провал».
Лёха поморщился, чувствуя, как колет и натирает кожу грубая обновка. «Видок у меня сейчас должен быть тот ещё. Только никак не оценить — нет в этом могильнике зеркала. И не положено, наверное. Скажут, типа, самолюбование — грех».
Юноша плюхнулся на лежанку, и охнул, ушибив задницу.
— Привыкать придётся долго, — прошептал Лёха. — Надеюсь, вшей и блох не подцеплю.
Тусклый свет утренних сумерек только начал робко заползать в Лёхину комнату, а его уже кто-то толкал и требовал подняться.
— Ща, мам, — пробубнил юноша, спросонья не понимая, что находится не в привычной домашней кроватке.