— Ох, спасибо за научение, батюшка, — Евдокия всхлипнула.
— Не за что, — он протянул руку к Ирине.
Сухие костлявые пальцы коснулись девичьего подбородка. Иерей мягко приподнял голову Ирины, заставив её посмотреть в свои глубоко посаженные чёрные глаза.
— Лет сколько, дщерь? — спросила Лука.
— П… — открыла рот Евдокия, но священник остановил её резким жестом.
— Не тебя спрашиваю.
— П-пятнадцать… Ваше Преподобие, — промолвила Ирина.
— А с виду чуточку взрослее. Матушка твоя сказала, что нет больше мужчин в семье окромя отца. Так?
— Так, батюшка.
— И до сих пор отец и матушка не выдали тебя — такую красавицу — замуж? — Лука чуть повернул голову Ирины, внимательно разглядывая черты лица. — Стало быть, чиста?
Девушка промолчала.
— Хорошо, — иерей повернулся к паре спиной. — Вам надобно поспешать за отцом и мужем, но не сейчас срываться в путь — темнеет и вы поди устали с дороги. Посему переночуйте в нашем доме паломников, что при церкви. Завтра посетите утреню. Опосля идите за больным, и возвращайтесь. Втроём.
Он затопал к выходу, при каждом шаге выбивая из половиц громкий стук. Не верилось, что совсем недавно этот же человек подходил со спины бесшумно. Ирина и Евдокия обменялись короткими многозначительными взглядами.
Глава 10
— Погладь хорошего мальчика
Евдокия ступила в длинное помещение, где проходил великосветский раут, созванный явно не в родном царстве. Такие просторные залы она прежде видела только в белокаменных городских церквях, но обширное помещение, где проходил званный вечер, конечно, не являлось частью храма. Стены местами украшали цветастые гобелены или лучшие картины эпохи Возрождения, а местами замысловатая золочёная лепнина. Нависали хрустальные люстры — словно облачные перины, на которых восседали ангелочки со свечами в руках. Слух ласкала утончённая музыка иной страны — Евдокия не понимала, что за инструменты и чьи мастерские руки рождают эти дивные звуки. Гости сидели по обе стороны длинного стола, ломившегося от богатых яств, до того красивых и стройно расположенных, что казалось кощунственным не то что есть их, а даже просто прикасаться, нарушая гармоничный порядок, словно это экспонаты на выставке или освящённая церковная утварь. Роскошные одежды и манеры присутствующих свидетельствовали о принадлежности к самому высшему обществу. Во главе же стола восседала дама, преисполненная особым достоинством и облачённая в платье такого экстравагантного вида, что оно — ушитое кружевами и драгоценными камнями — смотрелось вычурно даже на фоне гостей, будто соревнующихся в блеске нарядов. «Неужто английцкая царица? — оробела Евдокия. — Та самая, к коей — ежели верить слухам — однажды сватался наш царь-батюшка».
Она смутилась ещё больше, вспомнив, что сама разодета под стать банкету: в платье с бархатной пышной юбкой; дыхание стесняет не только волнение, но и тугой корсет; а ворот спереди с таким глубоким вырезом, что на всеобщее обозрение выставлен верх груди. Евдокия гордилась своими природными дарами, не считала нужным их особо накрывать или поджимать, хотя они могли создавать неудобства в бою при резких движениях. Однако сейчас непристойная женщина раскраснелась как маков цвет, не зная, как бы так извернуться, чтобы спрятаться от любопытных взглядов.
— Mesdames et messieurs! — Один из гостей встал и приподнял бокал. — Позвольте представить вам мою славную дочь — Евдокию Ивановну!
— Б-батя? — она с трудом узнала отца в господине благородного вида.
— Ну же, Евдокия Ивановна, вот твоё место — рядом со мной, — улыбнулся отец. — Присаживайся, моя дорогая!
«Какого лешего?! — Евдокия, на которую направили взгляды все присутствующие, еле заставила себя передвигать будто онемевшие ноги. — Чаго эт батя весь разэтакий? Когда успел бороду состричь и волосы пригладить? Где рублей набрал, чтоб такое одеяние купить? Дом продал и матушку в холопы отправил? Кто ему певучий голос поставил? Всегда ж два-три слова с трудом вязал…»