Кружа по залу, отец и сын оказались вблизи жертвенника. Сабля заскрежетала об саблю, когда противники, стиснув зубы, старались один оттолкнуть другого, чтобы занять выгодную боевую позицию. В тот миг Михаил Андреевич послал электрический импульс от своего клинка на клинок Захара. Простейший приём, — пуск силы на оружие — каким владеют все знатные воины, не обделённые колдовским даром. Именно таким образом Олег разогревал топор. И все боярские дети знают, как защищаться от передачи импульса.
Но будучи опустошённым физически и морально, Захар слишком поздно отреагировал на уловку. Разряды молний охватили его руки, а затем и всё тело. Боярского сына затрясло, он выронил саблю и сам упал на колени. Разряд настолько потрепал Захар, что он напрочь потерял способность к сопротивлению.
— Судьбинушка-злодейка, эко она всё повернула, — боярин схватил сына за волосы. — Я защищал тебя, Захар, видя в тебе будущего главу и продолжателя рода. Но ежели остановлюсь сейчас, то всему роду погибель. А ежели… сделаю то, что должен, то, быть может, наши потомки будут властвовать. Сын… ты просил у меня прощения. Не-ет, это ты меня прости… Захар.
С этим словом боярин задрал голову парня, и перерезал ему шею лезвием сабли. Кровь хлынула на жертвенник. Боярский сын захрипел, вытаращил глаза, но не мог вырваться из крепкой хватки отца.
— Прими сию жертву, о, владыка! — надрывно крикнул Михаил Андреевич, вместе с кровью сына роняя на жертвенник свои слёзы.
— Захар!! — Лёха кинулся к алтарю, но был отброшен Кощеем.
Никто не мог пробиться к жертвеннику и жизнь стремительно покидала боярского сына. Слабея, он бы плюхнулся на пол, но отец поддержал его и аккуратно опустил.
— Свершилось, — промолвил Кощей. — Я вхожу в полноту своей мощи.
Кощей величественно распрямился, широко развёл руки и огонь в его глазницах разгорелся ярче прежнего. Тряхнуло землю, так что многострадальная церковь вся заскрипела, грозясь рассыпаться в любой момент. Попадали со своих мест те иконы, что прежде выдержали все потрясения боя. Присутствующие почувствовали течение магических потоков, которые устремились к парящему у алтаря древнему.
— Как же так? — не верила глазам Ирина, когда всё стихло. — Разве не чистая жертва должна усилить демона? Почему сработало с Захаром?
От удивления девушка выронила нож.
— Ты монахиня, а сути жертвы не понимаешь, — севшим голосом сказал Михаил Андреевич, неотрывно смотря на тело сына. — Не токмо чистота важна. Жертва может быть и просто дорогой, ценной для приносящего её. А что окажется дороже, чем собственное дитя? Посему Господь дабы испытать верность патриарха Авраама повелел ему заколоть на жертвеннике долгожданного сына, с коим связывалось большое будущее. Сие высвобождает огромную силу. Вот и я свершил… подобно патриарху.
— Но сына патриарх не заколол — Господь остановил в последний момент! — Ирина крепко сжала кулаки и приняла широкую боевую стойку.
— Мразь! — зарычал Лёха. — Убью!!
Его охватило всепоглощающее желание покарать за убийство Захара, даже угроза окрепшего Кощея отошла на периферию сознания. В порыве нахлынувшей ярости юноша сильно махнул рукой так, будто метнул оружие, хотя в тот миг не отдавал себе отчёта в том, что именно делает. Магический меч слетел с ладони, и устремился в боярина, ярко полыхая синим.
Нельзя сказать, что собственноручное принесение в жертву сына далось Михаилу Андреевичу легко; горе прорывалось наружу, несмотря на волевые попытки подавить его. И всё же боярин не потерял связь с реальностью, заметил опасность и сотворил щит. Однако напоенный злостью магический клинок пробил преграду и вонзился глубоко в грудь Воротинского.
Он пошатнулся, и упал на колено. Дрожащей рукой боярин потянулась к ране, но клинка не нащупал — магия развеялась. Продержавшись ещё несколько секунд, Воротинский растянулся рядом с Захаром. При этом губы Михаила Андреевича двигались, он беззвучно говорил что-то — быть может, молился или просил прощения у мёртвого сына.
Когда Лёха осознал, как сразил боярина, то озадаченно повертел ладонью. Юноше и помыслить не мог, что магический клинок можно метнуть как обычное оружие, ведь всегда казалось, что меч является продолжением руки. На секунду Лёха испугался: а ну как выбросил клинок вообще и новый уже не призвать, да ещё в такой важный момент, когда впереди продолжение боя? Но по волевой команде в ладони возникла успокаивающая тяжесть заново сотворённого оружия.