Родриго про себя от души потешался добропорядочности сих особ, в частности делла Ровере, этого истинного христианина. Едва пред ним замаячила должность вице-канцлера, как он готов был надеть на свою волчью сущность шкуру послушной овцы. А этот Орсини скалился, будто злая собака, и думал, что это похоже на улыбку?
- Понимаю, – после недолгого молчания кивнул Родриго и, склонившись к Орсини настолько близко, чтобы тому стало неудобно, спросил:
- И вы обожаете испанцев?
В следующую секунду Борджиа с силой поцеловал плотно сжатые губы противника, точно Иуда. Таким же энергичным поцелуем, полным презрения, он одарил делла Ровере, затем ухмыльнулся обоим, забавляясь про себя их обескураженными физиономиями.
- Мы можем продолжать? – осведомился он лишь для приличия.
Совершенно не намереваясь ожидать их ответ, он кивнул прелату, чтобы тот закончил объявление результатов.
- Итак, кардинал Борджиа получил необходимое большинство. Необходима проверка – Testes et pendentes*.
- И кардинал Борджиа счастлив подчиниться, – с озорной ухмылкой ответил Родриго.
....
Testes et pendentes* - публичная проверка половой принадлежности новоизбранного Папы. Считается, что проверку ввели после того, как Папский Престол заняла женщина, притворявшаяся мужчиной.
Сказка на ночь. Часть Десятая.
Чезаре вернулся домой далеко за полночь. Он кивнул стражникам на воротах, те не задавали вопросов, но думалось, они уже знали – Папой избрали кардинала Борджиа. Белый дым над площадью Святого Петра принес благую весть для жителей Рима, колокола гремели, несмотря на поздний час, а в городе стояло всеобщее ликование.
Мать еще не ложилась, он нашел ее в большой зале, склоненной над письмами. Увидав сына, она оставила свое занятие и порывисто бросилась к нему.
- Чезаре, какие новости?
- Свершилось! Наш отец избран Папой Римским, – быстро ответил сын, беря ее за руки и целуя ласковые пальцы.
- Что же, - вздохнула она с облегчением и грустной улыбкой, - он желал этого всю жизнь.
- Но ты не рада, мама? – спросил Чезаре, с тревогой вглядываясь в глаза матери.
Ванноцца была настоящей красавицей: невысокого роста, стройная и грациозная, с гривой пышных кудрей, всегда убранных в строгую прическу, с неизменной добротой в больших карих глазах. Она, несмотря на зрелый возраст, выглядела лучше многих молодых девиц. Но он все реже видел задор и счастье на ее поразительно красивом лице. Нынче она чаще грустила, а изящные брови сдвигались к переносице, образуя маленькую очаровательную морщинку на лбу. Он бы многое сделал, лишь бы разгладить эту бороздку, вернуть беспечность и радость, которой она щедро делилась с ними, когда была счастлива.
Чезаре, несомненно, догадывался о причинах ее грусти. Отец был неверен ей. Хотя он и раньше не являл собою образец целомудрия, теперь Ванноцца, по-видимому, сомневалась, что сможет тягаться с юными фаворитками. Будучи в прошлом куртизанкой, она навсегда была обречена жить в тени.
- Я рада за вас, Чезаре, – ответила она, ласково глядя на сына. - За тебя и Хуана, за Джоффре и Лукрецию. У вас начнется новая жизнь.
Она заботливо погладила непокорные кудри и, наклонив голову сына к себе, покровительственно поцеловала его лоб. Затем вернулась к столу и добавила уже с прохладой:
- И, конечно, я рада за вашего отца, это великое достижение, – мать взяла перо и снова принялась за письмо. - Но ложись спать, Чезаре, утро вечера мудренее.
Он не стал возражать матери и даже был рад ее наставлению. Редко нынче она давала назидания ему с Хуаном, видимо, считая их уже достаточно взрослыми. Но где-то в глубине души Чезаре все еще нуждался в заботливом слове мамы.
Пожелав ей спокойной ночи, он устало побрел вдоль темного коридора. От колышущегося пламени свечи по стенам метались неровные тени, а в душе его так же рвано плясали тысячи самых разноречивых сомнений и надежд.
Оказавшись перед своими покоями, он уже был готов отворить двери, когда тихий голос позвал из темноты:
- Чезаре.
Он обернулся и приподнял свечу. Лукреция озорно улыбнулась из-за колонны, прячась за ней.
- Ты почему не спишь, сестрица? – неодобрительно покачал он головой.
- Разве можно заснуть под этот звон колоколов?
В одной сорочке до пят, с распущенными волосами, она приблизилась к нему - смутное воспоминание тревожно мелькнуло в его уме и тут же погасло.
- В колокола бьют, потому что папу избрали, Чезаре? – спросила она, прислонившись плечом к дверям, не сводя с него пытливого взгляда.
Он порывисто вздохнул. Нет, сорочка не прозрачная, как в том сне, но она достаточно тонка, чтобы волновать его воображение. Он тотчас отогнал назойливые мысли и улыбнулся сестре самой ослепительной улыбкой.