Исповедь. Часть Одиннадцатая.
Утром Чезаре проснулся и обнаружил, что сестры уже нет подле него. Она, видимо, улизнула с первыми лучами солнца. Подушка все еще благоухала едва уловимым ароматом розовой воды. Некоторое время он предавался неясным образам и мыслям, проплывающим под опущенными веками, лишь для того, чтобы в следующую минуту окончательно пробудиться и вспомнить о перемене в их жизни.
Этой ночью, когда белый дым повалил над Сикстинской капеллой, пришел конец безмятежности, в которой жили Лукреция, Джоффре, Хуан да и сам Чезаре. Нынче все изменится. Все уже изменилось.
Пред ними открылись ворота несметных богатств и безграничных возможностей, но злые собаки уже сбивались в стаи вокруг их дома, а ядовитые змеи сплетались в клубки вокруг их семьи. Если все дни конклава Чезаре испытывал лишь неясную тревогу о будущем, то теперь неправдоподобность их нового положения внушала ему истинный ужас.
Не желает он больше прятаться под рясами епископа! Никто не посмеет причинить вред их семье, никто не посмеет тронуть Лукрецию или Ваноццу. Все, что Чезаре нужно, это оружие и армия. Тогда он сможет показать этим зазнавшимся итальянцам, чего стоят Борджиа. И прямо сейчас он отправится в Ватикан и потребует исповеди у святого отца, но не для того, чтобы раскаяться в грехах. Нет, Чезаре слабо верил в прощение. Он лишь хотел дать отцу понять, что способен на куда большее, чем молитвы.
На церемонии Habemus Papam отец, наряженный в новую белоснежную сутану, вышел к народу на центральную лоджию собора Святого Петра и властно раскинув руки по обе стороны.
Преисполненный достоинства и могущества, он дал свое первое приветствие горожанам. Отец воистину вызывал благоговение у всех присутствующих на площади. Даже Чезаре довелось преклонить колено, хотя душу его терзали самые отчаянные противоречия.
Все происходящее казалось невообразимым: и громогласный голос отца, летящий над площадью Святого Петра, и люди, в божественном трепете поднявшие глаза к новоявленному понтифику, и дрожь, что пробирала молодого Борджиа при мыслях об угрозах, нависших над семьей.