- Я хочу исповедаться, святой отец, – в диковину было звать отца святым, но Чезаре продолжил: - Ибо я согрешил.
В глухой тишине собственные слова отчего-то ошеломили, хотя ему частенько приходилось бывать на исповеди в роли кающегося, как того и требовал сан.
Церковникам положено не только принимать покаяния грешников, но и регулярно открывать душу своему духовнику. Исповедь давно стала докучливой обязанностью для молодого Борджиа и уже не вызывала ничего кроме тоски. Но сегодня все было иначе. Сейчас каждая струна его души была натянута до предела.
- Каков твой грех, сын мой? – бесстрастно спросил отец.
Сквозь решетчатую перегородку проступал его горделивый профиль. Святой отец. Подумать только, его папа, самый приземленный из всех людей, сибарит и сластолюбец, и нынче - Его Святейшество. Самое время оробеть, но Чезаре не для того заявился сюда, чтобы предаваться восхищению и малодушию. Он, как никто другой, знал цену этому возвышению, и, собрав всю решительность в кулак, сын вновь заговорил:
- Я развратил свою душу. Я пообещал кардиналам земли, замки, приходы, - он на мгновение умолк, разглядывая лицо отца меж прутьев решетки. - Я передал документы во внутренностях запеченной дичи. Все это ради того, чтобы ты стал Папой, – подчеркнул Чезаре.
- И Господь вернет нам всем, – холодно ответил отец, не меняясь в лице. Он неспешно теребил подбородок в размышлениях, в уголке его рта можно было разглядеть ироничную усмешку.
- Но ты должен облегчить мою душу, отец, – возразил Чезаре. - Сможет ли наша семья пережить такой приз? - он горько усмехнулся. - Мы испанцы. Они ненавидят нас.
Сын громко выдохнул. Спокойствие отца раздражало. казалось, тот его слушает вполуха.
- Наши враги приумножатся! – с горячностью воскликнул епископ, теряя самообладание.
- Господь защитит своего наместника на земле, Чезаре, - неохотно ответил отец и, смерив его коротким выразительным взглядом, добавил: - И тех, кто ему дорог.
- И ты сообщишь Господу об этих его обязанностях? – с дерзким сарказмом бросил Чезаре.
- К чему эти богохульные речи, сын мой?
Молодой Борджиа вздохнул поглубже, собираясь с силами:
- К тому, что если Бог не защитит нас, это сделаю я!
- Ты епископ, Чезаре, – резко оборвал его отец. - Тебе не к лицу такие мерзкие мысли.
- Ты надел на меня этот воротник! – вскипел сын от негодования. - Ты сделал Господа моим призванием! Но грехи, совершенные мною ради тебя, должны тебя убедить, что Церковь - не мое призвание!
Он больше не в силах был врать и лицемерить и едва сдерживался, чтобы не закричать.
- Умоляю, освободи меня от обетов! Позволь жить мирянином, солдатом. Я смогу защитить нашу семью от грозы, которая скоро грянет!
Лицо Родриго ожесточилось, подбородок упрямо выступил вперед, и на последних словах сына он вспылил:
- Ты мой старший сын, Чезаре! Тебе предназначено быть князем церкви!
- Я мог бы быть князем государства, отец! – не отступал сын в отчаянии. - Тебе это известно!
- Папская армия мала, Чезаре, – резко осадил его отец. - Мои сражения будут проходить внутри этих священных стен, – отчеканил он, повышая голос. - Там мне и понадобится твоя помощь. А Хуан будет сражаться за семью Борджиа. И вести в бой то войско, что есть у Папы. И я более не потерплю твоих противоречий! – заключил он тоном, который не предполагал возражений.
- Властью, данной мне, освобождаю тебя от всех грехов, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, - раздраженно пробубнил Родриго заученный текст. - Аминь.
Он небрежно осенил сына крестом через решетку и, явно не желая продолжать препирания, спешно покинул исповедальню.
Чезаре шумно выдохнул и понуро опустил голову, рассеянно потирая лоб. Снова он бился о стену непреклонности. Похоже, отец никогда не освободит его. Неужели он обречен навсегда оставаться в оковах церкви?
В мрачной задумчивости епископ направился в замок Святого Ангела. Будто Чезаре мало было огорчения на сегодня. Ноги, казалось, сами вели туда, куда уже долгое время были устремлены все его дерзания, туда, где нынче господствовал Хуан, примеряя на себя доспехи воина.
В темных коридорах оружейной пахло лошадьми и дубленой кожей, горячим металлом и свежим маслом. Древние стены дышали войной и сражениями. Запах этот будоражил душу молодого священника. В конце коридора заунывно стучал молот наковальни, а в многочисленных залах звенели мечи - звуки эти были подобны музыке для его ушей.