Усмотрев знакомую вальяжную походку в одной из просторных казарм, Чезаре остановился в пролете дверей и с нескрываемой завистью окинул Хуана взглядом. Герцог, увидав брата, круто обернулся на месте и раскинул руки, неприкрыто красуясь блестящими доспехами:
- Как думаешь, брат, мне идет?
Епископ натянуто улыбнулся одними губами. Конечно, Хуану идет. Он и сам прекрасно об этом знает. Лучшие оружейники Рима выплавили для будущего капитана церкви поистине превосходные стальные латы.
- У тебя широкие плечи, - только и смог выдавить из себя Чезаре.
- У тебя тоже, – отметил Хуан озадаченно.
Он не мог не замечать угрюмого настроения епископа, но герцог нынче упивался своим триумфом и ему не было никакого дела до чаяний брата.
- Тут не хватает эмблемы, - ухмыляясь, указал он на грудь, закованную в металлическую броню. - Я думал о пластине с ярко-желтым быком Борджиа.
- Я предпочитаю черный цвет, – процедил Чезаре.
- Черный - для клирика, - надменно усмехнулся Хуан. - А для солдата - гарцующий желтый бык!
Чезаре молча мерил взглядом горделивую стать герцога и с трудом сдерживал разгорающийся внутри гнев.
- Или, может, красный? – переспросил Хуан, намеренно подначивая брата.
Чезаре закатил глаза, не желая больше терпеть эти колкости. Он уже было направился к выходу, когда Хуан воскликнул:
- Черный цвет!
Старший брат задержался на месте с застывшей маской любезности на лице.
- Он тебе идет! - слегка насмешливо заметил герцог.
Епископ лишь криво усмехнулся и, не произнеся ни слова, пошел прочь.
Это Чезаре достоин был оказаться на месте Хуана, это ему пристало носить доспехи, это на его груди должен красоваться гарцующий бык, а солдаты Папской армии должны быть в его подчинении.
Силой рассудка он загнал постыдную зависть в самый дальний угол, зажал ее в стальные тиски братской любви. Но глухую ненависть отогнать оказалось не так просто, она душила горло, жгла сердце, и он мчался вперед, сам не зная куда, только бы подальше отсюда. Ненависть не к брату, нет. Впервые Чезаре ясно осознал, вдруг отчетливо понял, что виновником этих нескончаемых мучений был не кто иной, как его собственный отец.
Боже упаси! Часть Двенадцатая.
Накануне вечером во дворец на площади Пиццо ди Мерло явился посыльный с письмом. В нем Родриго Борджиа, а ныне его Святейшество Александр, приглашал Лукрецию Борджиа и донну Ванноццу деи Катанеи в сопровождении Чезаре и Хуана, посетить его во дворце понтифика, в Ватикане.
Лукреция заметила, как повеселела мать, пробежав глазами послание отца. Все эти дни конклава Ванноцца была сама не своя, теперь же она засияла привычным задором и бойко раздала распоряжение слугам готовить наряды на завтра и ванную на сегодня.
Утром следующего дня Лукреция носилась по дому в невероятном возбуждении. Примеряя платье, приготовленное с вечера, она отчего-то решила, что наряд не вполне утончен для Ватикана.
- Нет, это совершенно невыносимо, Стефания! Оно ужасно! – в отчаянии вопила Лукреция, словно капризное дитя.
Она порывисто стянула роскошное парчовое платье, бросила его прямо на пол и кинулась выбирать новый наряд. Служанка, богобоязненно перекрестившись, подобрала скинутое одеяние и устремилась за госпожой.
- Миледи, карета ожидает у ворот, - бормотала Стефания, следуя по пятам за хозяйкой, но Лукреция ничего не желала слышать, она решительно перебирала ворох бархата и кружев.
Извлекая из массивного резного сундука подходящие на ее вкус платья, она бросала их на кровать, одно за другим. Вскоре на ложе оказалась пестрая гора великолепных нарядов. Но все они виделись ей старомодными и недостаточно изысканными.
Раскрасневшаяся и взволнованная, в одной льняной сорочке, она устремилась через длинный коридор в покои матери, минуя ошарашенных лакеев.
- Мама, мне совсем нечего надеть! – запыхавшись, сообщила она, ворвавшись в двери без стука.
Ванноцца, плотно затянутая в тонкий бархат вишневого цвета, чинно сидела у зеркала, пока служанка колдовала над ее прической. Легкая улыбка коснулась ее утонченного лица, когда она увидала в отражение растрепанную дочь.
- Лукреция, надень самый простой наряд, мы едем к отцу, а вовсе не на бал.
- Но, мама, это Ватикан! – воскликнула дочь.
- Там не будет ни принцев, ни герцогов, - спокойно ответила мама, - там будут лишь чопорные старые кардиналы. Не стоит привлекать их излишнее внимание. Ты же знаешь, какими ядовитыми бывают языки завистников.
Лукреция неуверенно кивнула. Она не привыкла перечить матери, но про себя решила, что ей непременно стоит заказать не меньше дюжины новых платьев, чтобы выглядеть так же роскошно, как матушка.
Мать во всех смыслах была сиятельной донной, думала Лукреция, любуясь ею в лучах утреннего солнца. Ванноцца поймала ее взгляд на себе и ласково улыбнулась:
- Ну же, Лукреция! Беги! Чезаре и Хуан, должно быть, заждались нас у ворот.
Имя старшего брата подействовало безотказно, и дочь со всех ног бросилась обратно в свои покои. Уже без всякого промедления, она облачилась в любимое кремовое платье, на белую шею надела золотой крест, в уши вдела жемчуг, в нежные запястья втерла колдовское масло белой амбры.
Этот теплый, сладковатый аромат Лукреция утащила с туалетного столика мамы - спросив разрешения, разумеется, - и матушка благодушно позволила. У матери пузырьков с благовониями было несчетное количество. У нее даже имелись роскошные флаконы из венецианского стекла с настоящими духами, но они хранились в закрытом на замок сундуке.
Когда Ванноцца с дочерью, наконец, влетели в карету - наряженные, благоухающие и в приподнятом настроении - Чезаре приветствовал их ослепительной улыбкой. На нем была сутана из лилового муара, а биретта епископа, надетая на непокорные кудри, придавала торжественности образу. Лукреция подумала, что брат, наверное, единственный церковник во всем Риме, которому и правда идет такой наряд.
- Пресвятая Богородица! Никак сами ангелы спустились с небес?! – воскликнул он шутливо.