«Нет, нет, нельзя! Она же твоя сестра, твоя сестра!» - шепчет голос разума.
Но Лукреция, пленительно улыбаясь, уже берет его израненные ладони в свои чистые холеные ручки, открывает их пред собой и льнет к ним всем лицом, белоснежные щеки обагряются кровью.
- Твоя кровь - моя кровь, - произносит она бархатным голосом, сердце его от волнения пропускает удар.
- Твоя боль - моя боль, - в изумрудно-зеленых глазах любимой он окончательно тонет, словно его затягивает в пучину морскую, мир пред ним колышется, а голова идет кругом. Он проваливается куда-то вниз и обнаруживает себя лежащим на земле. А она уже сидит верхом, совершенно нагая. Чезаре судорожно облизывает пересохшие губы, он отчаянно жаждет огладить манящие изгибы, такие бесстыдно оголенные, но руки, будто закованные в кандалы, тяжёлыми плетьми лежат вдоль тела.
Она сама властно отрывает его ладони от земли и стремительно, так, что он не успевает и охнуть, прижимает к своей округлой груди, произнося при этом, точно заклинание:
- Твое желание - мое желание.
Чезаре резко открыл глаза, ласковый голос сестры все еще отдавался эхом в ушах, а сердце прыгало в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Он перевел дыхание, глядя в потолок. Тени ночи понемногу отступали, а за окном зиждился утренний свет, птицы уже распевали свои трели о начале дня.
Что за причудливое наваждение! Сны о Лукреции мучили его далеко не первую ночь. Признаться откровенно, он давно боролся с самим собой и вряд ли смог вспомнить, когда осознал, что его маленькая девочка, его любимая сестренка, свет его жизни и радость его дней, вдруг превратилась в соблазнительную девушку.
Когда ее движения переменились с детских и порывистых на обольстительно-грациозные, когда фигура ее начала манить пленительными очертаниями, когда слова ее сделались двусмысленными, а взгляд приобрел лукавость. И когда, ради всего святого, она научилась добавлять благовония в свои ванны?! Теперь кожа и волосы Лукреции так восхитительно пахли, что ему каждый раз хотелось зарыться носом в шелк ее волос и вдыхать этот аромат розовых лепестков полной грудью.
Он любил ее, сколько себя знал. Она была всем для Чезаре - его воздухом, его светлым ангелом, его мадонной, его маленькой сестренкой, его единственной слабостью. Чезаре не мыслил жизни без этой златовласой девчонки.
И он не смел осквернять ту чистую любовь, что была между ними, порочными желаниями плоти. Не смел днем, а ночью, в своих снах, он целовал ее сладкие губы несчетное количество раз. Он, должно быть, родился испорченным, ведь, сколько помнил себя Чезаре, он любил Лукрецию не так, как положено брату любить собственную сестру. Но мальчишеская влюбленность переросла во что-то куда более опасное. Теперь мечты о ней становились сродни наваждению.
Днем он умудрялся совладать собой. Он носил маску благочестия, облачаясь в сутану епископа, надевал крест и перстень, будто обереги от демонов, что раздирали его. Днем он оставался тем, кем должен. В обличии духовника ему проще оставаться только старшим братом для своей горячо любимой Лукреции.
А ночами он спасался многочисленными любовницами.
Чезаре Борджиа, вопреки данным церкви обетам, не отличался целомудрием или сдержанностью. Жизнелюбие, амбиции и безоглядная любовь к семье - вот, что всегда управляло его жизнью и стремлениями. Несмотря на юные годы, он был наделен острым умом, на редкость привлекательной внешностью и безграничным обаянием. А под рясами церковника скрывалось сильное тело, подходящее более для воина, чем для священника. Высокий рост и гордая стать, пламенный взор и красноречие с легкостью привлекало внимание женщин, бросая их в пучину страсти, и Чезаре без всякого зазрения совести пользовался теми дарами, что были даны ему от природы.
Он повернул голову на подушке и лениво ухмыльнулся. Накануне молодой епископ подцепил чертовски хорошенькую испанку, служанку из дома Колонна, и этой ночью не раз успел насладиться ее красотой. Странно, как он вообще был способен видеть сны после того забега, что она ему устроила. Девушка задремала к нему спиной, тонкое покрывало сползло, обнажая соблазнительные изгибы ее загорелого тела. Кровь Чезаре вновь горячилась, первобытное желание тотчас овладело его плотью и сознанием, стирая тени греховного сна.