Ник Перумов
БОРГИЛЬДОВА БИТВА
ВСТУПЛЕНИЕ: КНИГА, КАК ОНА ЕСТЬ
Переплёт из гномьей стали, обтянутый драконьей кожей. Страницы тонковыделанного дорогого пергамента. Угловатые рубленые руны, порой выведенные с преувеличенной аккуратностью, порой — набросанные в явной спешке, чуть ли не лихорадочно. Иногда к аристократически-блёкло-желтоватым страницам суровой нитью, а то и кожаным шнурком, пришиты-притянуты отдельные листы. Иные тоже на пергаменте, другие — на грубой коже, третьи — на бересте, четвёртые — на чёрном железе гномов, а пятые и вовсе на мягких золотых пластинках.
Снаружи, на переплёте, прикреплена небольшая дощечка с выжженной на ней чёрной руной Феах.
Начальная руна, первая и последняя. Рождение и смерть, начало и конец. Вечное движение.
Больше нет ничего, ни названия, ни имени написавшего.
Но, если поднять тяжёлую крышку…
Аккуратные и ровные строчки элегантных символов, похожих на стаю вспорхнувших птиц. Рука Хедина, Познавшего Тьму, он частенько по привычке пишет на языке Истинных Магов, используя их алфавит.
Рукопись эта попала мне в руки довольно давно, в одну из немногих мирных передышек, случившихся у нас, когда на время удалось отбиться и от козлоногих, и от иных, не столь значимых. Старый Хрофт, вообще-то не баловавший нас своим обществом, вдруг появился в Обетованном, заявив, что нуждается «в одиночестве» и «завернул попрощаться». Я удивился, но вопросов задавать не стал. В конце концов, Отец Дружин имел право на… известные причуды. Далеко не все смогут пережить то, что выпало на его долю, и остаться в здравом уме.
На прощание бывший Владыка Асгарда протянул мне эту книгу. Молча сунул в руки, повернулся и вышел, тяжело шагая. Я помню это точно и очень хорошо — сапоги Старого Хрофта, казалось, грохотали по всему Обетованному.
Он хотел, чтобы я прочитал это. Почему, не знаю — да и не хочу спрашивать. С Древними Богами зачастую бывает лучше лишь молча кивнуть или пожать руку. Или хлопнуть по плечу, или опрокинуть кружку-другую доброго эля. Слова — они ведь куда моложе. Особенно слова изощрённые.
Нельзя сказать, что Старый Хрофт вручил мне свои вполне законченные и упорядоченные «воспоминания». Это скорее набор отрывков, зачастую бессвязных, перемежающихся порой скальдическим стихом. Нет, разумеется, история тут изложена, и притом, на мой взгляд, небезлюбопытная. Особенно в той части, что касается «молодого мага Хедина».
Кое-что в книге (особенно вставки) написано явно не Отцом Дружин. Но, видать, он счёл изложенное годным и соответствующим. И потому я тоже взял на себя известный труд кое-где дополнить повествование своими собственными комментариями. Отец Дружин не накладывал на меня никаких обязательств, и, быть может, некоторым из моих подмастерьев — добровольных помощников будет полезно прочесть его рассказы.
А говорит он обо всём, причём большей частью говорит о себе в третьем лице, так, словно описывает всё с точки зрения стороннего наблюдателя. Вдобавок, этого наблюдателя он допускает в достаточно, гм, личные события.
Пусть же читатель сам судит о том, «как оно всё случилось на самом деле». Наверное, именно за это мы и сражались вместе с Ракотом — чтобы каждый смог бы судить сам. И сам выбрал бы свою правду.
Но, выбрав, — отвечал бы за свой выбор.
А теперь начнём.
ПРОЛОГ
(На чистом и тонком листе пергамента, рунической строкой. Все заглавные буквицы любовно вырисованы. Старый Хрофт явно потратил немало времени на одно лишь украшение этого отрывка.)
Как звать тебя, как имя твоё? — Хейд, отвечаешь ты.
Неверно, грохочет вокруг. Гулльвейг прозываешься ты, «сила золота», и ты исполнишь предначертанное.
Кем предначертанное? — шепчешь ты. Вражья сила мнёт и давит, намертво впечатывая в душу чужое, тёмное, страшное.
Мною!
Кем?
Дерзаешь спорить? Что ж, это хорошо. Я люблю дерзких и сильных. Ступай и исполни свой долг.
Долг? Какой долг? Я никому и ничего не должна!
Страх сменяется злым упрямством. Я никому и ничего не должна! И я больше не боюсь.
Неразумная! — вокруг всё тонет в потоках сметающей всё мощи. Низкий бас заполняет весь мир, нет ничего, лишь он. Он и его сила. Как ему противиться? Не устоит ничто, даже крепчайший камень. — Так как зовут тебя?!
Я… я Гулльвейг.
Превосходно. Что ты должна сделать?