Ты… скажешь мне, всемогущий?
Не именуй меня чужими именами, я не всемогущ. Ибо тогда не говорил бы с тобой. И я не скажу тебе большего. Имя твоё подскажет тебе.
Имя моё? Моё новое имя?
Да. Твоё новое имя. А теперь открой глаза и иди!
Кажется, дыбом встают и небо, и земля, и море. Ты распростёрта на голом камне, холодные брызги секут щёку. Тёплая волна расплескалась по плечам, их так много, что они укрывают, подобно плащу, всё тело. Больше на тебе никакой одежды.
Встань и иди, Гулльвейг. Ибо награда твоя будет больше, чем ты способна вообразить. Неуязвима и бессмертна станешь ты, ибо без тебя… впрочем, моей Гулльвейг это уже не касается.
О чём всё это?
Откуда я? Кто я? Что я?
Вопросы падают в гулкую тёмную бездну, словно пустое ведро в сухой колодец.
Ты смотришь на собственные руки — пальцы унизаны невесть откуда взявшимися перстнями. Золото ярко лучится, оно словно пылает изнутри колдовским завораживающим огнём.
Я Гулльвейг. Я сила злата. Я иду в мир. И наградой мне станет всё.
(Комментарий Хедина, аккуратным мелким почерком, внизу страницы:
Гулльвейг. Да, доводилось слыхать, доводилось. Загадочная и таинственная, невесть откуда взявшаяся, сказочная прародительница всех ведьм мира, мать женского колдовства. Тайное притягивает, и Отец Дружин тут не исключение. Весь отрывок — явное подражание кому-то из скальдов его времени, хотя отсутствуют необходимые аллитерации и не соблюдается ритм. Но Гулльвейг… красивая сказка. Конечно, тут же возникает соблазн спросить, а кто же этот загадочный собеседник, отдающий девушке по имени Хейд приказы, которым она не смеет не повиноваться?.. Старый Хрофт не оставил никаких своих догадок, хотя понять, кого он подозревал, нетрудно.)
Далёк от бед и тревог Митгарда прекрасный Ванахейм. Мягки его потоки, теплы небеса, ласковые ветры веют в нём, и обитатели его наслаждаются изобильем всех богатств земных. Радость ванам возделывать пашню и пожинать плоды своего труда. Сильна их первородная магия, часто ночами говорят они с Лунным Зверем, вбирая его мудрость. Здесь нет зла, никто не возьмёт чужого и не покусится на женскую честь. Ваны живут своим умом, беды и тревоги далёкого Хьёрварда мало заботят их. У них длится век блаженства под молодым солнцем, и кажется, что так будет всегда.
Кое-кто из ванов с неодобрением посматривает на могучую крепость Асгард, вознёсшуюся на равнинах Иды, на сверкающую золотыми щитами крышу Валгаллы, на грозного Отца Дружин и его старшего сына, Тора. Могучий Один только что заимел Гунгнир, не знающее промаха копьё, и Лунный Зверь лишь сузил очи, когда ваны обратились к нему с молением дать совет, что им теперь делать и делать ли что-то вообще.
Ванам не нужны крепости. Зачем они появились? Для чего воевать, когда лучше пировать? И состязаться в том, чей мёд хмельнее и крепче?
Конечно, они слыхали о горных и инеистых великанах, что живут в далёком и суровом Ётунхейме. Ну и пусть себе живут, нам нет до этого дела; и богу Одину не должно быть тоже, на его дом ведь никто не нападает! А что там будет на Срединной Земле, в Большом Хьёрварде — какая нам разница? Будут жить там, скажем, великаны вместо людей или люди вместо великанов — Ванахейм останется как был. Чужого нам не надо, но за своё мы постоим.
Границы страны ванов охраняет магия. Стража им не нужна.
Прекрасная девушка, окутанная облаком золотых волос, ниспадающих до самых пят, возникает из ниоткуда. Босая, она словно скользит над землёй, не касаясь её ступнями. Лицо её прекрасно и совершенно, кожа цвета слоновой кости. Миндалевидные глаза смотрят кротко и чуть лукаво.
Жилища ванов во многом сходны с обиталищами светлых эльфов: живой камень, растущие кусты и деревья, сплётшиеся ветки, текучая вода. Вокруг поселений ванов нет угрюмых стен и башен, глубоких рвов и подъёмных мостов со ржавыми цепями. Никто не остановил золотоволосую странницу — однако вода в каменных чашах, спокойно журчавшая доселе, вдруг забурлила и вспенилась. Тревожно защебетали, захлопали крыльями певчие птахи, по колосьям словно пронёсся порыв ветра.
Ваны один за другим оставляли обычные дела, покидая жилища, молча следуя за неизвестной. Она остановилась, подняла руку, словно желая говорить — но окружившие её все вместе, как один, повторили её жест, и тишину не нарушил даже шёпот ветра.
Золотоволосая незнакомка едва заметно сощурилась. Медленно и словно даже небрежно повела плечами, словно перед поединком.
Ньорд звали того из ванов, кто заговорил с явившейся. Был он мудр и смел и, в отличие от многих из своего племени, немало странствовал за пределами Ванахейма.