Гулльвейг улыбнулась.
— Отчего страшится меня могучий Один? Неужто он считает людей столь слабыми и беспомощными, что мои слова одни направят их ко злу? И, если это так легко сделать, то не в изначальной ли природе их дело, подобно злым и испорченным гримтурсенам, желающим покрыть всё сущее любимыми сим народом льдами?
— Довольно! — вмешался вдруг Локи, оставив Сиф. — Довольно мы слушаем твои речи, Гулльвейг. Владыка Асгарда велел тебе убираться. Не заставляй нас забыть о законах гостеприимства.
— Негоже асу грозить гостье, — не отступила и не смутилась Гулльвейг.
— Я не ас, — дерзко ответил Локи. — Я из рода великанов, Лаувейей зовут мою мать, а жестокий Фарбаути мне приходится отцом. Поэтому не требуй от меня вежества асов, чародейка. И покинь этот зал, пока мы тебе это ещё дозволяем.
— Вы дозволяете? Может, храбрый бог огня, сын жестокого Фарбаути, осмелится вступить со мной в поединок?
— Сын жестокого Фарбаути сейчас вышвырнет тебя за порог, дерзкая! — загремел Локи.
Рыжебородый Тор сделал движение, будто собираясь помешать богу огня, но Старый Хрофт лишь покачал головой, и бог грома остался на месте.
Локи потянулся, пытаясь схватить гостью за плечо, однако пальцы его нашли лишь пустоту, Гулльвейг сдвинулась самую малость, однако сын Лаувейи огня не удержался на ногах и, к собственным позору и ярости, растянулся на полу.
— Колдовство! — громко вскричал горячий Вали, выхватывая меч. Гулльвейг стремительно повернулась к нему, меж рук колдуньи что-то блеснуло — и тут в спину ей ударило копьё, брошенное рукой Улля. На пир он пришёл без всегдашнего и излюбленного своего оружия — лука со стрелами.
Все замерли, однако Гулльвейг лишь улыбнулась, глядя на окровавленные наконечник и древко, торчащие у неё из груди. Улыбнулась и лёгким движением сломила остриё, отбросив в сторону.
— Кто ещё осмелится? — звонко спросила она.
Ответом ей стала целая вьюга копий. Бросали все асы, даже мудрый Хеймдалль, даже кроткая Идун. Пол залило кровью, но Гулльвейг лишь смеялась.
(Комментарий Хедина: несомненно, мы имеем дело или с некромантией высшей пробы, или с великолепной магией иллюзий. Что, опять же, ставит вопрос об источнике сил этой самой Гулльвейг. Понятно, почему Старый Хрофт не остановил своих — ему надо было знать пределы сил незнакомки. Не могу поверить, что он… попросту растерялся. Дальше в рукописи разрыв, первая вставка, на оборотной стороне какой-то выделанной чешуйчатой шкуры, что так и хочется назвать «драконьей», рука явно другая, не Старого Хрофта. Буквы мельче и чуть элегантнее, хотя и более размашистые. Если бы я пытался угадать, кому принадлежат эти строки, то первым подумал бы на Локи, как он описан на этих страницах.)
…Но Гулльвейг не умерла от пронзавших её копий. Она лишь шутила и насмехалась над асами, и вся ярость их ничего не могла с ней поделать. И тогда Хеймдалль первым воззвал к богу огня, воскликнув:
— Чего не смогла сталь, осилит пламя! Локи, твой черёд!
Сын Лаувейи выступил вперёд, и взор его повергал всех в ужас, столь неистова была его ярость. В сплошной костёр обратился пиршественный зал асов, огонь затопил его целиком, не дерзая, однако, причинить ущерб кому бы то ни было из обитателей Асгарда. В одно место стянулось пламя, в один огненный столп, и внутри него пылала чародейка Гулльвейг. Видели асы, как распадается её тело серым пеплом и пышущими угольями; по слову храброго Локи повинующийся ему огнь угас.
Но не успели опасть языки пламени, как выступила из них всё та же Гулльвейг, живая и невредимая! Огонь сделал её ещё прекраснее, так, что у асов пресеклось дыхание и не нашлось слов, чтобы описать её красоту. Лучились дивно-золотистые власы её, ярче звёзд сияли глаза.
— И это всё, на что способны вы, асы? — воскликнула она дерзко, так, что все, пребывавшие тогда в Валгалле, испытали страх, даже сам Отец Богов.
(Комментарий Хедина: лишнее доказательство, что писал именно Локи.)
Но отважный бог огня не собирался уступать.
— Велика сила твоя, колдунья! — воскликнул он, и стены задрожали от его могучего гласа. — Но не испугают нас, владык Сущего, твои чародейские причуды! Получай!
И, сказавши сие, Локи взмахнул рукой, сотворив новое пламя, ещё ярче и жарче первого. Столь горячо было оно, что плавило железо, даже сработанное гномами.