Его брат Василий, будучи младше Андрея на двенадцать лет, начал свою служебную карьеру дьяком Разбойного приказа, а в 1577 году возглавил влиятельный Разрядный приказ и оставался на этой должности до 1595 года, а затем возглавил Посольский приказ. В 1601 году потерял все посты и оказался в опале. Лжедмитрий оказал опальному Василию Щелкалову «великую милость»: вернул из изгнания и наградил чином окольничего. В этом решении нельзя разглядеть признака личной благодарности: самозванец всех, подвергавшихся преследованиям при Борисе Годунове, чествовал и возвышал. Если бы здравствующий Василий — брат Андрей уже преставился — был бы действительно «спасителем», то Щелкаловых надо было чествовать как родственников, а не только отмечать как служащих, пострадавших от Бориса Годунова.
Теория об участии Щелкаловых в деле «подмены» и спасения «истинного царевича» кажется фантастической. Так называемая «подмена» могла произойти в промежутке между 1584и1591 годами. Здесь возникает несколько контраргументов, которые невозможно фактурно опровергнуть. Во-первых, Щелкаловы, и особенно старший Андрей, в это время верные союзники Годунова. С какой стати им надо было ставить под удар карьеру и собственную жизнью, чтобы играть в пользу Нагих.
Во-вторых, чтобы «спасать» Дмитрия, надо было знать или хотя бы догадываться о подобном умышлении Бориса Годунова. Никогда и нигде подобное намерение не было зафиксировано; все утверждения об этом носят исключительно публицистический характер и предметного значения не имеют.
И наконец, в-третьих: если даже и допустить, что «истинный царевич » спасался месяцы или годы — тут нет ясности никакой — где-то в поместье или в московском доме у Щелкаловых, то ведь надо представлять общественные условия эпохи, чтобы исключить подобную возможность полностью. Никакое «дитя » не могло бы бесследно существовать ни у какого должностного лица; система государственного контроля и взаимного «пригляда» была так хорошо поставлена, что об этот вскоре неизбежно стало бы известно...
Летом 1604 года дело о «спасшемся» сыне Иоанна Грозного начало приобретать скандальный оборот, получило европейский резонанс. В июле в Москву прибыл посол Императора Священной Римской Империи, а проще говоря — Австрийского императора Рудольфа П (1552–1612, Император с 1576 года) барон Генрих фон Логау, которого сопровождала блестящая свита из почти ста человек. Суть миссии сводилась к возможности установления союза с Россией и получения от неё помощи в борьбе с турками и поляками. Высокий посланец пребывал в Москве с 1 июля по 29 августа 1604 года, но ничего не добился. Русский Царь и его ближайшие советники совершенно не собирались воевать за чужие интересы, да ещё и в союзе с «проклятыми латынами». В данном случае это не суть важно.
Интересно другое: на одной из аудиенций Логау призвал Монарха быть «предусмотрительными и осторожным», так как в Польше объявился некий человек, выдающий себя за сына Царя Иоанна, который нашёл в Польше «немало приверженцев ». Надо думать, что подобное «предупреждение» со стороны иноземца произвело тяжелое впечатление на Бориса Годунова. Он довольно резко ответил, что «может одним перстом разбить этот сброд и для этого даже не понадобится всей руки»^^.
К лету 1604 года Третий Царь уже хорошо был осведомлен о самозванце; разговоры и слухи о нём были так настойчивы, что Самодержец распорядился доставить из выксунского далека мать Царевича Дмитрия инокиню Марфу. В Новодевичьем монастыре в присутствии Патриарха он лично её опросил: как было дело в 1591 году и не случилось ли тогда «подмены».
Мария-Марфа, ненавидевшая Годунова всеми фибрами своей души — он ведь её. Царицу, и её родню сверг с царской высоты и превратил почти «в грязь дорожную», — отнекивалась, что-то невнятно лепетала, ссылаясь «на беспамятство». Но она всё помнила и ждала часа возмездия, взывала к Богу, чтобы покарал врагов и погубителей. Когда последняя жена Иоанна Грозного 18 июня 1605 года с триумфом въезжала в Москву в сопровождении дорогого «дитяти», то, наверное, испытывала безмерную радость, какую трудно с чем было и сравнить. Именно её признание в Лжедмитрии своего сына и стало последней преградой на пути торжества проходимца.
В «Пискаревском летописце», составленном в 40-х годах XVII века, содержится удивительный рассказ о том, что будущий самозваный «Царь всея Руси » во время своих скитаний по стране добрался и до Выксы, где пребывала Мария Нагая, теперь инокиня Марфа. «И неведомо каким вражьим наветом, — утверждал летописец, — прельстил Царицу и сказал ей воровство своё. И она ему дала крест злат с мощами и с камением драгим сына своего благоверного Царевича Дмитрия Ивановича Углицкого. И оттоле Гришка Рострига поиде в северские грады и попущением Божиим, наветом вражьим, скинул с себя иноческий образ и облекся в мирское одеяние, и начал мяса есть и многие грехи творить.