Хотя истолкование Промысла, то есть Воли Божией, не может стать предметом «истолкования» светского автора, но тем не менее трудно удержаться от предположения, что вся последующая многолетняя кровавая драматургия Русской истории — кара русским людям за отступления и предательства, ниспосланная свыше.
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что «избрание», «призвание» Царя в 1598 году явилось потрясением традиционных верований и представлений, касавшихся верховной власти. О Рюрике помнили только избранные «книжники», интеллектуалы той поры. Основная же масса людей Московского Царства знала, что в Москве более трёх веков «престолом владели» исконные правители — Даниловичи, потомки первого удельного князя Московского (с 1271 года) Даниила Александровича (1261–1303), ведшего своё родословие от Рюрика и являвшегося сыном благоверного святого Князя Александра Невского!
Род Даниловичей пресёкся в 1598 году, а потому все последующие цари-правители представлялись «незаконными», «неприродными», «неродовыми». Подобная народная «генеалогия» весьма сильно способствовала успеху Лжедмитрия I и чрезвычайно беспокоила как пришедшего ему на смену Василия Шуйского, так и первых Царей из Династии Романовых — Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича.
В период Смуты вошло уже почти в привычку не только «избирать», «выкликать», «назначать» царей, но и их низвергать! Русские люди, особенно самые общественно активные и ближе всего стоявшие к событиям — стрельцы, приказные и посадские люди и «вольные казаки », — переставали относиться к царскому институту именно как к святыне.
В этом отношении боярство, фактически и разнуздавшее подобное мятежное людское своеволие, само оказалось заложником ситуации. Первой их попыткой умирить взвихрённое человеческое море стало «призвание» Василия Шуйского. Опыт оказался и провальным, и позорным. Потом именитые и родовитые ухватились за преступную иллюзию отыскать правителя на стороне, заключили «сделку с дьяволом», стремясь добиться умиротворения под дланью шведско-польского принца.
Только третья попытка, окрашенная неимоверной кровью и страданием, принесла желаемый для всех мир. В феврале 1613 года Собор Земли Русской единомысленно призвал на Царство юного Михаила Фёдоровича Романова. На самом январско-февральском соборе 1613 года вначале бушевали великие страсти. Претендентов было немало: несколько местных князей, польский принц Владислав, шведский принц Карл-Филипп, избранный новгородцами, находившими под шведской оккупацией, сын Марии Мнишек и Лжедмитрия II Иван, сыновья татарских ханов. Но всё довольно быстро прояснилось, и страсти улеглись. Выбор пал на шестнадцатилетнего Михаила Романова — двоюродного племянника Царя Фёдора Иоанновича.
В 1613 году априори никакого бесспорного фаворита не существовало. Речь здесь шла не о «выборе» как некоей механической процедуре получения максимального числа голосов тем или иным претендентом, а об установлении «достойности ». О православном восприятии процедуры цареизбрания очень хорошо написал генерал М. К. Дитерихс (1874–1937), занимавшийся расследованием обстоятельств убийства Царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918 года. Он составил об обстоятельствах того злодеяния подробный отчет. Одновременно генерал провел историческую реконструкцию народных представлений о царской власти, в системе понимания которых события 1613 года имели ключевое значение.
«К Михаилу Фёдоровичу Романову, — писал М. К. Дитерихс, — нельзя применить определения, что он был “выборный царь”, так как те действия, которые имели на Земском Соборе 1613 года, совершенно не подходят к понятиям о “выборах”, установленных правилами и тенденциями современных “гражданских идей”... Дебаты на Земском Соборе сосредотачивались не на вопросе “кого избрать”, а на вопросе “кто может быть царем на Руси” соответственно тем идеологическим понятиям о власти, которые существовали в то время в русском народе “всея земли”... Земские люди 1613 года, собравшись на “обирание” Государя, предоставляли “избрать” Царя Господу Богу, ожидая проявления этого избрания в том, что о Своем Помазаннике Он вложит в сердце “всех человецех единую мысль и утверждение”.