Жильцы, стоявшие подле мальчика, сказали, что он «набросился на нож». Василиса Волохова описала происшедшее еще точнее: «бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло». Прочие очевидцы утверждали, что царевич покололся «бьючися» или «летячи» на землю. Никто не знал, в какой именно момент царевич нанес себе рану — при падении или когда бился в конвульсиях на земле. Достоверно знали лишь одно: эпилептик ранил себя в горло.
Могла ли небольшая горловая рапа принести к гибели ребенка? На такой вопрос медицина дает недвусмысленный ответ. На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был не только возможен, но неизбежен.
Почему взрослые не бросились к ребенку и не остановили кровотечение? Такой вопрос вовсе не учитывает возможностей медицины XVI столетия. Даже если бы во дворе угличского дворца оказался лучший европейский медик, и он не спас бы мальчика.
Иногда высказывают мысль, что смерть царевича все же не была нечаянной, так как в подходящий момент кто-то коварно вложил нож в его руку. Такое предположение беспочвенно, ибо оно не учитывает привычек и нравов чванливой феодальной знати, никогда не расстававшейся с оружием. Сабля и нож на бедре служили признаком благородного происхождения. Сыновья знатных фамилий привыкали владеть оружием с самых ранних лет. Маленький Дмитрий бойко орудовал сабелькой, а с помощью маленькой железной палицы забивал насмерть кур и гусей. Ножичек не однажды оказывался в его руке при эпилептических припадках. Где-то в марте месяце, показала Битяговская, «царевича изымал в комнате тот же недуг в он…мать свою царицу тогда сваею поколол». Об этом припадке, во время которого Дмитрий «поколол сваею матерь свою царицу Марью», вспомнила и мамка Волохова.
Можно ли упрекнуть следственную комиссию за то, что она не смогла отыскать главную улику — злополучный ножичек, которым покололся Дмитрий? Вряд ли. Трудно усомниться в том, что Нагие, сфабриковав подложные улики, постарались уничтожить подлинную. Детская игрушка — ножичек царевича — очень мало напоминала орудие убийства, и Нагие подменили ее боевым оружием — «ногайским» ножом. Длинные окровавленные ножи, подброшенные в ров, окончательно должны были убедить следователей в том, что под окнами дворца орудовала шайка заправских убийц.
Следователи допрашивали главных свидетелей перед царицей, которая могла опротестовать любое ложное или путаное показание. Вместо того она обратилась к помощнику Шуйского — митрополиту Гелвасию со смиренной просьбой заступиться перед царем за «бедных червей» Михаила «с братею». «Как Михаила Битяговского с сыном и жилцов побили, — сказала царица «с великим прошением», — и то дело учинилось грешное, виноватое»[80]. Мария Нагая больше не настаивала на том, что дьяк и жильцы были убийцами ее сына.
Помимо угличского «обыска» Шуйского, сведения о гибели Дмитрия содержатся в записках иностранцев. Правда, большинство иностранцев лишь повторили поздние слухи о кончине царевича. Но двое из них находились в России в Дни угличской трагедии.
В венских архивах хранится донесение уже упоминавшегося Луки Паули венскому двору. Он писал: «Между тем случилось так, что брат великого князя князь Дмитрий… резиденция которого находилась в Угличе, погиб (лишился жизни)»[81].
Осторожное свидетельство Паули может иметь двоякое толкование. Во всяком случае австриец избежал прямого заявления об убийстве угличского князя.
Английскому посланнику Джерому Горсею было известно о гибели Дмитрия куда больше, чем Паули и прочим иностранцам. В мае 1591 г. он находился неподалеку от Углича, в Ярославле. Здесь узнали об угличском происшествии раньше, чем в Москве. Полученную информацию Горсей изложил в письме лорду Берли, датированном 10 июня 1591 г. Английский дипломат конфиденциально сообщил в Лондон о том, что царевич Дмитрий был жестоко и изменнически убит 19 (?) мая и что ему перерезали горло в присутствии матери.
Чтобы оценить достоверность английской информации, надо установить ее источники. Сделать это помогают поздние записки Горсея, в которых ярославские впечатления автора получили более подробное отражение. На всю жизнь англичанин запомнил ночной эпизод, происшедший с ним в Ярославле в мае 1591 г. Глухой ночью кто-то громко постучал в его дом. Вооружившись пистолетами, Горсей выглянул на улицу и при свете луны узнал Афанасия Нагого. Давний его знакомый рассказал, что «царевич Дмитрий скончался, в шестом часу дьяки перерезали ему горло, слуга одного из них сознался под пыткой, что они посланы Борисом, царица отравлена и при смерти…». Очевидно, письмо Горсея от 10 июня 1591 г. лишь воспроизвело версию Нагих об убийстве Дмитрия.
80
Там же, л. 47. 22 мая митрополит Гелвасий отслужил службу и похоронил Дмитрия в церкви, куда его тело внесли после роковой прогулки. Комиссия не дозволила переодеть мальчика — на нем оставили ту одежду, в которой он гулял перед смертью: рубаху с пояском, нижнюю белую рубашку, красные башмачки. По преданию, все восемь дней, пока тело царевича лежало в церкви, мать безотлучно сидела подле него.