У Фрейда не было такой терапевтической установки, но проблему он понимал как никто. В одной из его лекций по введению в психоанализ есть знаменитое рассуждение о девочке из подвала и девочки из бельэтажа. Послушаем Учителя:
«В подвале живет дворник, в бельэтаже — домовладелец, богатый и знатный человек. У обоих есть дети, и предположим, что дочери домовладельца разрешается без присмотра играть с ребенком пролетария. Легко может случиться, что игры детей примут непристойный, то есть сексуальный характер. Девочка дворника, которая, несмотря на свои пять или шесть лет, могла наблюдать кое-что из сексуальной жизни взрослых, пожалуй, сыграет при этом роль соблазнительницы. Таково общее, конечный же результат у обоих детей будет очень различным. Дочь дворника спустя несколько лет найдет себе любовника. Вполне возможно, что судьба ее окажется менее блестящей, но во всяком случае она выполнит свое предназначение в жизни, не пострадав от преждевременного проявления своей сексуальности, свободная от невроза. Другое дело — дочь домовладельца. Она еще ребенком начнет подозревать, что сделала что-то скверное, в ней сохранится какая-то удрученность (от этих детских сексуальных игр). Когда в девичьи годы она сможет кое-что узнать о половых сношениях, то отвернется от этого с необъяснимым отвращением.
Дочери дворника сексуальная деятельность казалась столь же естественной и не вызывающей сомнения, как в детстве. Дочь домовладельца испытала воздействие воспитания и приняла его требования. Ее Я из предоставленных ему побуждений создало себе идеалы женской чистоты и непорочности, с которыми несовместима сексуальная деятельность. Ее интеллектуальное развитие снизило ее интерес к женской роли, предназначенной для нее. Благодаря этому более высокому моральному и интеллектуальному развитию своего Я она попала в конфликт с требованиями своей сексуальности».
Феминистки вознегодуют, конечно, на слова о «предназначенной женской роли», но суть здесь не в этом. Ситуация, описанная в этих словах Фрейдом, претерпела значительную перемену: так сказать, роль девочки из подвала начала в современном обществе играть школа, идея и практика сексуального воспитания. Одна из задач этого воспитания — снятие табу с темы секса. Спустить девочек из бельэтажа в подвал — в общие нам всем подвалы и преисподние секса и прочих антисоциальных инстинктов. «Девочке нужно, нужно, нужно», — как бормотал заговорившийся Андрей Белый в мемуарах Цветаевой. В развитие этой установки поощряется публичное обсуждение интимных проблем: не нужно стесняться, нужно видеть обычность, нормальность происходящего с тобою. Чем меньше вытеснений, тем меньше неврозов. Культурная норма делается менее репрессивной.
Вспомнив популярную пьесу «Пигмалион», можно сказать, что нынче Элизе Дулиттл не требуется тренаж у профессора Хиггинса: не нужно ей изысканное английское произношение и аристократические манеры. Не надо поднимать ее на бельэтаж. Нынешних Галатей не следует оживлять — они и так достаточно живые.
Автор «Пигмалиона» Бернард Шоу потратил значительную часть своего состояния на работы по реформе английского правописания — сделать его проще и понятней для масс. Незачем слово « knight » писать шестью буквами, когда в нем четыре звука.
Таковы культурные тенденции современности, напомнить о которых представляется уместным в канун юбилей Зигмунда Фрейда, — и помимо того, что пишется сейчас о психоанализе.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/133722.html
* * *
[Князь Вяземский как русский европеец, или Рыцарь против «драконов существенности»]
Князь Петр Андреевич Вяземский родился в 1792 году, он был старший современник и друг Пушкина. Пережил его намного: Вяземский умер 86-ти лет, в 1878 году; можно сказать, не только Пушкина, но и самого себя пережил. Конечно, он стал всяческим анахронизмом, выпал из литературного процесса, в котором давно уже верховодили хамоватые разночинцы, проповедь которых страшно понизила эстетическую культуру того времени. Понятно, что были Толстой и Достоевский, но не они задавали тон в тогдашней литературе, — народнический критик-публицист Михайловский значил для русского читателя куда больше (Михайловский еще из приличных, из грамотных, Спенсера читал). Вяземский перебранивался с нынешними в язвительных эпиграммах, которые, впрочем, никого не задевали. Он и на других по-стариковски ворчал: например, быв свидетелем событий 1812 года, раскритиковал «Войну и мир»: всё не так было, сказал. Единственная книга стихов, выпущенная им при жизни «В дороге и дома», вышла в 1862 году, очень не ко времени.