В фильме «Матч Пойнт» убийство в высшем обществе совершается в манере низших классов. Убийство двойное: погибают и социальное правдоподобие, и искусство.
Можно сделать попытку спасти фильм, предложив его антиамериканскую трактовку. В фильме дело портит американская героиня, решившая, что бееременность дает ей все права на обладание преуспевшим английским Растиньяком, женатым на дочери богача. И вот тогда на американскую простоватость – до сих пор содрогающуюся при слове «аборт» - обрушивается высокая европейская культура с Достоевским. Повторяю: можно предположить и такое, но как-то мало в это верится. Этой игры в фильме не чувствуется, если она и есть, то не педалирована, не выделена, что опять-таки плохо, неискусно.
Что есть в фильме, так это авторская ирония, попытка иронии, сказать точнее. Вуди Аллен призывает не относиться к фильму – к его сюжету – серьезно. Для этого он дал действие на фоне оперной музыки. Опера – она по определению «вампука», там только и делают, что рвут страсть в клочки.
Нужно было сделать фильм так, чтобы убийства не было – не было преступления, коли уж нет наказания. А в конце фильма преступный герой и впрямь переживает, когда приносят из роддома его законного ребенка.
Неудача Вуди Аллена заставляет вспомнить удачу Роберта Олтмана в «Госфорд Парке», где убийство лорда было представлено фарсом, пародией на детективный жанр в декорациях высокого англичанства. Там был изумительный детектив-дурак, сделанный по модели «дядюшки» Жака Тати. И вообще получилось, что это снимали фильм голливудские гости предполагаемо убитого лорда.
В мемуарах Эйзенштейна есть рассказ об одном американце, рыдавшем на показе «Потемкина». Его хотели использовать для вящей рекламы, но оказалось, что этот человек – не из тех, в кого стреляли, а солдат, участвовавший в знаменитом расстреле.
Вуди Аллен в «Матч Пойнте» напоминает не столько Эйзенштейна или Шагала, сколько этого солдата.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/130820.html
* * *
[Русские европейцы: декабристы] - [Радио Свобода © 2013]
Декабристы – первое в России политическое движение, вдохновленное европейскими идеями. Декабристские политические программы были, прежде всего, конституционными, ставящими целью ограничение самодержавной власти в России, а то и ликвидацию ее вместе с физическим уничтожением членов императорской фамилии. Такое тоже имело европейские прецеденты – и в английской революции середины семнадцатого века, и в недавней для декабристов – французской.
Специфика русского движения была в том, что одной из главных целей оно ставило отмену крепостного права – чисто российского пережитка. На этом основании сложилось стойкое мнение о декабристах как друзьях народа, хотя и отмечалось, что они были «страшно далеки» от него – не видели низовую массу как движущую силу предполагаемой революции. Расчеты строились на возможности военного переворота. В этом отношении декабристская попытка напоминала другое явление, характерное как раз для русской истории предыдущего, восемнадцатого столетия: дворцовые перевороты. В эту традицию ставили декабристов и Ключевский, и марксистский историк Покровский. Но разницу всё же следует считать принципиальной: дворцовые перевороты не были в России политическими движениями, предусматривая исключительно смену царствующей особы и чисто личные выгоды для заговорщиков в случае успеха соответствующей акции.
Очень интересной и новой для России была также социально-экономическая программа революции. Во имя чего предполагалась отмена крепостничества? Зачем дворянам-крепостникам отказываться от источников своего экономического благосостояния? Понятие «дворянская революционность» в этом смысле не выдерживает критики как раз со стороны марксизма, говорящего о классовых интересах как главной детерминанте истории.
Здесь и открывается истина о декабристах, преодолевающая легенды и о декабризме, созданные десятилетиями либерального мифотворчества. Слова Герцена: «это были богатыри, отлитые из единого куска стали» - пример такого мифа. Во-первых, декабризм отнюдь не был единым, из него резко выделялся вождь Южного общества Пестель, которого не любили и побаивались сами декабристы, - этот большевик до большевизма, проектировавший что-то вроде ГУЛага и предлагавший выслать евреев в Палестину. Во-вторых, личное мужество и готовность к жертве отнюдь не исключают классовой заинтересованности и, если угодно, корысти исторических деятелей.