При своем мужском уме, мужественном характере и полном самообладании (тем, что Берберова назвала «спокойствием»), Гиппиус отличалась весьма заметной невротической изломанностью, подчеркнутой, демонстративной и вызывающей рисовкой — один ее лорнет чего стоит. Она слишком много играла для того, чтобы считаться умиротворенной душой. Оба они — и Мережковский, и Гиппиус — свои собственные психологические проблемы пытались спроецировать на объективное культурное поле и представить эти персональные проблемы в качестве неких культурно-исторических антиномий. Еще раз послушаем Бердяева:
В атмосфере салона Мережковских было что-то сверхличное, разлитое в воздухе, какая-то нездоровая магия, которая бывает, вероятно, бывает в сектантской кружковщине… Мережковские всегда претендовали говорить от некоего «мы» и хотели вовлечь в этом «мы» людей, которые с ними близко соприкасались… Это они называли тайной трех. Так должна была сложиться новая церковь Святого Духа, в которой раскроется тайна плоти.
Единица — тайна личности, два — тайна другого, любви, три — тайна общественности: такова была цифровая мистика Мережковских.
Гиппиус еще раз сильно прошумела пьесой «Зеленое кольцо», поставленное накануне революции в Александринском театре. «Зеленое кольцо» — о ненужности любви, о необходимости пожертвовать полом во имя лучшей жизни. Тема пьесы — конфликт поколений. Вина отцов и матерей, чуждость их детям объясняется просто: взрослые не могут отказаться от половой жизни — источника всех бытийных несчастий. Будущее — светлое, но неопределенное — в отказе от пола, от тяжести и проклятия плотской жизни, в некоем мистическом развоплощении. И очень неожиданно в этой пьесе в Гиппиус — при всем ее модернизме — открывается русская шестидесятница из числа читателей «Что делать», поклонников Рахметова и фиктивных браков, что-то вроде пресловутой Веры Павловны.
Очень хорошо показала себя Гиппиус во время революции, которой она была едва ли не самой яростной противницей. Вообще судить о революции, о самом воздухе ее, о цвете и запахе надо не по воспоминаниям комиссаровых внуков, а по дневникам Гиппиус и мемуарным очеркам Ходасевича. Тогда она писала замечательные стихи, полные чеканных афоризмов: «И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, / Народ, не уважающий святынь!», или «О, петля Николая чище, / Чем пальцы серых обезьян!», или «Мы стали псами подзаборными, / Не уползти! Уже развел руками черными / Викжель пути». [Викжель — Всероссийский исполнительный комитет железнодорожого профсоюза, создан на 1-м Всероссийском учредительном съезде железнодорожников, состоявшемся в Москве 15 июля-25 августа 1917 года; — РС] Она поссорилась с Блоком после поэмы «Двенадцать». Написала о нем в стихах: «Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей никогда».
Нельзя сказать, что при жизни Гиппиус вызывала к себе любовь, скорее, наоборот. Но, думая о ней сейчас, понимаешь, как она обогатила русскую литературу и жизнь.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/434992.html
* * *
[Русский европеец Николай Олейников] - [Радио Свобода © 2013]
Николай Макарович Олейников (1898—1937) — один из плеяды обериутов, группы поэтов-авангардистов, ярко заявившей о себе в двадцатые годы, но в недолгом времени не просто подавленной идеологическим режимом, а физически уничтоженной; в живых остался один Николай Заболоцкий, тоже отсидевший немалый срок. Олейников же, как и Хармс, и Введенский, исчез в адовых безднах.
Принадлежность его к названной группе сомнений не вызывает, но в то же время поэтическое наследие Олейникова трудно сравнивать с тем, что оставили его единомышленники. Строго говоря, он него мало что осталось, хотя рукописи его, как и полагается, не сгорели. Девять десятых поэзии Олейникова — стихи на случай, забористо-эротические шутки, посвященные разным литсотрудницам и машинисткам. Значительных поэтических произведений у Олейникова, выпадающих из этого жанра застольных капустников, — разве что с десяток, и эти стихи сделались знаменитыми, можно сказать культовыми, вроде «Жареного Карася» или «Таракана». Понятно, что потенции у этого человека были большие. И все же отзывы современников об Олейникове остаются как бы голословными. Такой, например, у Евгения Шварца: