Джеффри Мейерс, американский биограф Лоуренса, пишет: «Его склонность к женскому обществу была большим преимуществом для него как писателя. Но собственная его внутренняя конфликтность приводила в отношениях с женщинами к борьбе, а не гармонии, преобладал страх поглощения женщиной, а не стремление к доверительному союзу. В его романах постоянно описываются разрушительные столкновения мужчин и женщин, а также поиск альтернативных отношений с мужчинами».
Действительно, в «Сыновьях и любовниках» Пол Морелл любит не столько Мириам, сколько ее брата, в романе «Влюбленные женщины» сложные отношения возникают между Рупертом Беркином и Джералдом Кричем; в романе есть поразительная сцена физической борьбы этих персонажей, спортивного состязания, выступающего метафорой гомосексуально соединения. Эта сцена замечательно воспроизведена в фильме Кена Рассела.
Кэтрин Мэнсфилд писала о Лоуренсе: «Может быть, все его беды идут от недостатка чувства юмора, он относится к себе смертельно серьезно, видит себя символической фигурой, пророком, которому открыты тайные глубины. С ним попросту не надо говорить о людях, а о чем-нибудь вроде лесного орешника или пожаров. О, как много в нем способности любить, какая страстная энергия жизни!»
Но далеко не все в Англии восхищались Лоуренсом. Интересный сюжет – его конфликт с Бертраном Расселом, который в 1914 году отказался от участия в войне и был подвергнут репрессиям, Лоуренс тоже был страстным противником этой войны, явившей торжество бесчеловечной техники, деструктивных сил машинной цивилизации. У них начались контакты, но Лоуренс подверг уничтожающей критике книгу Рассела «Принципы социальной реконструкции» за ее демократический уклон.
Лоуренс считал, что общество должно быть построено на фундаментальной страсти человечества – стремлении к единству, к тотальной целостности: «Я не верю ни в свободу, ни в демократию, Верю в реальную, священную, вдохновенную власть, в божественное право прирожденных вождей, в божественные права естественной аристократии, в священное право и обязанность покоряться непререкаемой власти». Много позднее, в 1968 году, вспоминая Лоуренса, Рассел писал, что такой склад мысли ведет к Освенциму. Это, конечно, преувеличение. В мировоззрении Лоуренса не было политического элемента. Его мечта о тотальном единстве – это, скорее всего, проекция его бессознательных гомосексуальных влечений, его фантазий о мужской дружбе как новом общественном фундаменте. Его призыв к освобождению инстинктуальных энергий нельзя считать протофашизмом, Фашизм, тоталитаризм вообще не раскрепощает, а подавляет витальные силы, он подчинен не Эросу, а Танатосу. Мысль и мечта Лоуренса, продвинутые социально, дают то, что называется нерепрессивной цивилизацией. В какой-то, и немалой, степени, это то, что существует сейчас на Западе. Лоуренс – не потенциальный диктатор, а рок-звезда с гитарой.
Ирония в том, что, смоделировав в своих книгах такой тип культуры – напророчив его, Лоуренс отучил людей от книги. Он, так сказать, умер в своем творчестве. Все это не мешает его читать тем, кто еще не отучился от такого архаического занятия.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/474771.html
* * *
[Чудовищен ли попугай Флобера? О романе Джулиана Барнса]
Есть два современных английских писателя, которых я читаю — и другим советую. Это Дэвид Лодж и Иан Макюин. Первый повеселее, второй помрачнее. Сейчас я присоединил к ним еще одного англичанина — Джулиана Барнса. Как-то раньше он мне не попадался на глаза, но вот встретился русский перевод его романа «Англия, Англия» — и привел в восторг. А совсем на днях обнаружил — в американском издании — его постмодернистский шедевр — другого слова не найти, и не нужно искать, — «Попугай Флобера». Наведя справки, я обнаружил, что Барнса издают в России с начала 90-х годов. [«Попугай Флобера» был издан по-русски в 2003 году; - PC].