Гомосексуализм был всегда, но в разные времена к нему по-разному относились. В байроновской Англии гомосексуалисты были париями; доказанный факт содомии наказывался смертной казнью. А у Байрона с годов его учения постоянно были гомосексуальные партнеры (самый любимый — певчий кэмбриджского церковного хора Джон Эдлтон). И противостояние Байрону английскому обществу шло из самых глубин — из неуправляемых бездн сексуальности.
Фиона Маккарти пишет:
Англия наложила ярлык дегенеративности на инстинкты, которые Байрон ощущал как естественные. Ощущение разрыва с принятыми сексуальными нравами усилило в нем тенденцию к всегдашней оппозиции. Письма этого периода дают картину возрастающего недовольства, изоляции, отчужденности от Англии, в которой будущее означает для него подавление его личных склонностей. У него начинает возникать чувство непринадлежности к какой-либо стране.
To seek abroad the love denied at home — искать на чужбине любовь, которой обделен на родине. Отсюда все мотивы его поэзии:
Уже в стихах 1807 года начинает складываться умонастроение будущего Чайлда Гарольда — одиночество бросившего миру вызов героя среди картин дикой природы, появляется культ индивидуальной тоски и отчужденности как основной мотив романтизма девятнадцатого века.
Конечно, не Байрон был первым романтическим поэтом. В самой Англии выделяют поэтов первой романтической волны: Уордсворт, Колридж, Саути — так называемая Озерная школа. Но Байрон очень резко противопоставлял им себя — говорил, что их озера пора сменить океаном. Он и был таким океаном.
Основатель французского романтизма Шатобриан в своих «Замогильных записках», всячески приветствуя Байрона, выражает в то же время сдержанное недовольство тем обстоятельством, что певец «Чайлда Гарольда» нигде не отметил, что эта поэма была создана под влиянием его, Шатобрианова, «Рене»,— это Шатобриан дал литературную жизнь разочарованному миром бунтарю, породил романтического героя, каким он вошел в мировой литературный канон. Конечно, можно было бы указать на приоритет Гете, но его Вертер — в сущности смирный молодой человек, и его увлечения оссиановскими бурями — чисто литературного свойства. А Рене у Шатобриана — герой именно позднейшего байронического склада, его жизнь отравляет воспоминание о грехах молодости самого кромешного свойства: тот же самый инцест.
Каков смысл этого мотива в жизни и поэзии Байрона? Тут нам надо обратиться к экстремальной эстетке, певице сексуальных масок Камилле Палья.
Мотив трибализма у Байрона отнюдь не опровергается Камиллой Палья, но главное для нее — не столько принадлежность к единому роду, сколько динамичность либидо, способность переступать границы:
Байрон разделяет десадовский подход к сексу и душе: проведи границу, и я переступлю ее. В отличие от Блэйка и Уордсворта, Байрон укрепляет границы личности. В инцесте либидо движется и в глубину, и вовне и как змея, кусающая себя за хвост, вертится по кругу регрессии и династической эксклюзивности.
Переступление — преступление — границ — основное у Байрона. Вспомним Цветаеву: «Не способен преступить — не поэт». Поэт в варианте Байрона — демоническая личность, чуть ли не сам Сатана: Каин и Манфред — среди любимых героев Байрона. Но главное у него — движение, и не ввысь, а по горизонтали. Палья пишет, что Байрон — не Нуреев, взлетающий в воздух, а Фред Астэр, любимый танцор Барышникова, который стремительно движется по горизонтали, пожирая пространство. Образная реинкарнация Байрона в современной культуре — рок-музыка, включенная на полную мощность в автомобиле, мчащемся по бесконечным американским просторам. И создается впечатление, что Байрон убегает от кого-то. Палья знает, от кого: от женщин в их материнской ипостаси. Известно, что Байрон не мог видеть женщин за едой, жующих женщин. Когда его жена забеременела, он перестал обедать с ней за одним столом. Палья приводит слова Бернарда Блэкстона:
Мы знаем, как Байрон не любил смотреть на свою обедающую жену, он и сам постоянно боролся со своей склонностью к полноте, испытывал ужас перед обжорством, вспоминая тучность своей нелюбимой матери. И должно быть в такие моменты он представлял себя неким гомункулом, попавшим в пасть непрерывно жующей женщины, даже и собственной жены.
Байрон, говорит Палья, убегал от хтонической — первозданной, почвенной Матери, матери-земли, поглощающей собственных отродий, и с ней он готов был отождествлять всех женщин. Фиона Маккарти пишет, что он едва не упал в обморок в музее при виде картин Рубенса, с его корпулентными моделями. Ужас поглощения бездной, некая космическая клаустрофобия — основная тема Байронова подсознания в трактовке Камиллы Палья. И поэтому любимая стихия Байрона — вода. Это была среда, в которой он мог преодолеть свою хромоту и двигаться с максимально возможной для него скоростью. Байрон был замечательный пловец; известно, что однажды он переплыл Гелеспонт.