Когда-то Василий Розанов, задавшись вопросом, почему в России все аптекари немцы, ответил на него так: такое тонкое дело нельзя поручить русским, потому что где немец капнет, там русский плеснет. Анонимный американский врач тоже плеснул – может быть, и от широты души. Но дело ведь не в русских и американцах, а в том, что наука действительно вещь обоюдоострая, и как ею управлять, чтоб не навредить (первое требование именно в медицине, завет чуть ли не Гиппократа), до сих пор неясно.
Серьезная печать сейчас куда больше пишет не о Наде Салеман, а об Абдул Кадир Хане, изобретателе пакистанской атомной бомбы, освобожденном от домашего ареста, которому он был подвергнут по подозрению в продаже атомных секретов Северной Корее, Ирану и Ливии. Но если немного напрячь воображение, то и картина цепной реакции человеческого размножения предстанет отнюдь не воодушевляющей. Нельзя из детей человеческих делать то, что в отношении животного мира называется словом помёт.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/1491178.html
* * *
[Приглашение к путешествию. Памяти Эндрю Уайета]
Эндрю Уайету [Andrew Wyeth] был 91 год, и всю свою жизнь он прожил в своем родном городке Чадс Форд, штат Пенсильвания. В живописи он был тем, что называется реалист. Некоторые его картины чрезвычайно популярны, и главная из них — «Мир Кристины»: девушка лежит на траве и глядит вдаль, на горизонт; на дальнем плане дом с амбаром и над всем простирается огромное небо. Приглядевшись, зритель видит, что поза у девушки странная, какой-то неестественный излом тела; и, наконец, понимает, что она калека, и она не лежит на траве, а ползет по ней. Эту картину Уайета знают все, неоднократно она воспроизводилась и в Советском Союзе в тогдашних художественных изданиях. Это понятно: в СССР художественным каноном был реализм, а Уайет, вне всякого сомнения, реалистический художник.
Один художественный критик, отвечая на анкету журнала Art News, задавшего вопрос, кто из нынешних американских художников наименее оценен и кто наиболее захвален, причислил Эндрю Уайета сразу к обеим категориям.
Эндрю Уайет, сын известнейшего в свое время художника-иллюстратора, начал работать в тридцатые годы; картина «Мир Кристины», его прославившая, была написана в сороковых. После этого слава Уайета никогда уже не иссякала. Но зрелые его годы пришлись на период, когда появился, расцвел и занял господствующее положение в мировой живописи абстрактный экспрессионизм, в СССР укороченно называвшийся просто абстракционизм. Гением стал Джексон Поллак, за которым хлынули все. В этой ситуации Уайет, при всем его традиционализме, стал чем-то вроде диссидента-бунтаря. В некрологе Уайета, появившемся в «Нью-Йорк Таймс», в частности пишется:
Один художественный критик, отвечая на анкету журнала Art News, задавшего вопрос, кто из нынешних американских художников наименее оценен и кто наиболее захвален, причислил Эндрю Уайета сразу к обеим категориям. Критики в основном пренебрегали его работами, утверждая, что он окончательно дискредитировал художественный реализм. Но поклонники Уайета говорили, что его одобряет так называемое «молчаливое большинство» (чрезвычайно модный термин времен вьетнамской войны, когда хотели думать, что войну поддерживает большинство американцев, только они, в отличие от противников войны, не устраивают шумных демонстраций). И действительно, на его выставки народ ломился. Некий журналист написал в 1963 году: «Людям нравилось, что у моделей Уайета носы находились там, где им положено».
Это, конечно, нелегкий вопрос: можно ли судить о достоинстве художника в зависимости от отношения к нему широкой публики. Очень легко ответить, что нет, нельзя: эволюция искусства сделала его весьма специализированным занятием и для суждения о нем требуется весьма высокая эстетическая эрудиция. Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Пикассо или, скажем, Шостакович, никак не могут нравиться массе читателей, зрителей и слушателей, но нет никаких сомнений в том, что это великие художники. Даже Фолкнер не может быть назван популярным писателем. Есть в Америке телевизионное шоу Опры Уинфри, выше всякой меры популярное; однажды Опра сказала, что прочитала роман Фолкнера (не помню, какой), и он ей чрезвычайно понравился. Опра — поп-гуру, каждое ее слово ловят миллионы. После этой передачи одно издательство срочно выпустило три романа Фолкнера в подарочной коробке; полный провал. С другой стороны, возьмем Хемингуэя: его любят и читают, а он не меньший Фолкнера классик и достаточно изысканный писатель (хотя очень неровный). Так и с живописью: если художник пишет по старинке, значит ли это, что он уже и не художник?