Александр Генис: А что вы, Борис Михайлович, нового и неожиданного нашли в этой книге о Джордже Кеннане?
Борис Парамонов: Есть такие сюжеты, и как раз они, мне кажется, задержали выход книги Льюиса Гэддеса при жизни Кеннана. Он приводит массу приватных высказываний Кеннана, свидетельствующих о некоем парадоксе: этот едва ли не самый умелый защитник Америки в очень ответственное для нее время конфронтации с сильным соперником, Америку не очень любил, не жаловал. Он говорил, что американцы - поверхностные, приземленные и в то же время самоупоенные люди, и чем больше он на них смотрит, тем сильнее в этом убеждается. Вот дословно одно место из письма его к сестре Дженнет, 1935 года: ''Я не люблю демократию, я не люблю прессу, я не люблю так называемый народ. Я сделался не-американцем''. А в книге своей ''Американская дипломатия'' Кеннан сравнил демократию с доисторическим животным с телом величиной в дом и мозгом с горошинку. Такое животное долго ничего не замечает, у него можно отгрызть хвост, но когда оно увидит опасность, то отреагирует самым страшным образом – уничтожит не только врага, но и нанесет вред самой среде обитания. Нелестный образ, в сущности. В мировоззрении и складе личности Кеннана был заметный элемент старинного аристократизма – странный у человека, пристойного, но отнюдь не знатного происхождения.
У меня вокруг этого был однажды, так сказать, личный контакт с Кеннаном, личное с ним ''противостояние'' – в кавычках, конечно. Он в конце 80-х годов выпустил книгу, в которой, между прочим, сетовал на исчезновение сословия слуг. Я тогда написал радиопрограмму об этом и вспомнил по этому поводу итальянский фильм ''Девушка с пистолетом'' - в советском прокате ''Не промахнись, Ассунта!'', где в комическом ключе рассказывалась история сицилийской служанки, которой в Англии так и не удалось сделаться прислугой – к вящему ее успеху. Кеннану была присуща психология некоего старых времен патриарха. Он говорил, что любимая его страна – Австро-Венгерская Империя до Первой мировой войны.
Александр Генис: Его можно понять. Но Вы тогда, помнится, сравнивали Кеннана с Солженицыным - по линии культурного консерватизма.
Борис Парамонов: Вот спасибо, напомнили: Солженицын в своей нашумевшей Гарвардской речи 1978 года упомянул в негативном аспекте Кеннана, сказав, что он призывает к политике, отказавшейся от моральных критериев. Но так говорили о Кеннане не раз и в Америке, причем в правительственных кругах, а не только на страницах либеральных изданий. Далеко не всем понравилась его концепция в отношении советской политики. Он говорил, что в этих отношениях не следует руководствоваться какими-либо идеалистическими целями, что вообще политика, ставящая во главу угла идеалы, - плохая политика. Будьте реалистичными, всё время призывал Кеннан. Соизмеряйте силы, а не идеалы. А у Америки достаточно силы, чтобы при правильной политике не только сдержать Советский Союз, но и, в конце концов, одержать над ним верх. Советский Союз – это страна, у которой, в сущности, нет больших резервов для конфронтации с Западом. Об этих его мыслях очень много пишет в своей книге Льюис Гэддис. Предстает объёмный образ человека былых и, как кажется, лучших времен, одного из титанов Запада.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24405089.html
* * *
Улететь на шаре
В Британии и Америке вспоминают английского драматурга и сценариста Шейлу Делани, которая умерла на прошлой неделе в возрасте 72 лет. Это был редкий в историях литературы случай – автор прославился своей первой, а подчас и единственной вещью. Можно вспомнить Грибоедова с его "Горем от ума". Случай Делани несколько сложнее. В памяти зрителей она остается автором пьесы "Вкус меда", написанной в 1958 году, когда ей было 19 лет, и ставшей хитом театральных сцен Лондона и Бродвея. Известный режиссер Тони Ричардсон сразу сделал по пьесе фильм – и он тоже имел успех. Шейлу Делани причислили к тогдашней шумной группе писателей, прозванных "сердитыми молодыми людьми". Она не без юмора оспаривала такое соотнесение, говоря, что, во-первых, она девушка, а не молодой человек, а во-вторых, вовсе не сердитая. Действительно, трудно было сердиться на судьбу, вознесшую молодого автора из пролетарского района к вершинам театральной и всякой иной славы.