Последняя фраза – чуть ли не цитата из "Короля Лира": человек – не животное, чтобы довольствоваться необходимым.
Но следует привести еще одну формулу из Хоффера, без зазора совпадающую с тем, что происходит в России: "Мы менее недовольны, когда лишены многого, чем когда лишены чего-то одного".
Это одно, чего лишены протестующие в России, - честные выборы. И это может показаться излишним только для тех, кто довольствуется необходимым. Но московские несогласные – не животные. Не "хомячки".
И главное: требуют ли они революции? Нужно ли вводить в нынешний контекст это страшноватое слово? "Нью-Йорк Таймс" в упомянутой статье приводит слова москвича Алексея Колотилова: "Мы не хотим революции, мы хотим честных выборов". Не вина протестующих, что это скромное требование приобретает революционный размах.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24420785.html
* * *
Ноябрьское кинообозрение
Дмитрий Волчек: 27 ноября умер Кен Расселл. Жалею, что не посмотрел фильмы Расселла в детстве, потому что он безусловно был главным режиссером 70-х годов, точнее всех уловившем дух времени. Одуревший рок-музыкант Ференц Лист, за которым гонится гигантский фаллос: эта сцена из «Листомании» Расселла – лучший образ десятилетия. Занятно, что в СССР фильмы Рассела появились за несколько месяцев до распада империи: его ретроспективу показали в июле 1991 года на последнем советском XVII московском кинофестивале, это был один из знаков великого лета свободы. Так получилось, что первым фильмом Расселла, который я посмотрел, было «Логово белого червя». У меня тогда возникло подозрение, что с этим фильмом, изрядно меня поразившим, связана какая-то смешная тайна, и недавно я ее узнал: Кен Расселл начинал съемочный день с того, что выпивал две бутылки вина и вскоре способен был давать только одно указание актерам: «Больше! Больше!» – этим и объясняется некоторая драматическая чрезмерность картины. Тогда же, в июле 91-го, я впервые посмотрел «Последний танец Саломеи» и нахожу эту постановку пьесы Оскара Уайльда в борделе одним из лучших лекарств от печали. Мне очень нравится, что актеров, в конце концов, забирает полиция: этот финал благородно напоминает о том, что конфронтация с законом – одна из главных обязанностей искусства.
О диковинных замыслах и эксцентричности Кена Расселла рассказывают много анекдотов; вот один, из дневника Дерека Джармена. Джармен, работавший с Кеном Расселлом на съемках «Дьяволов», пишет, что режиссер как-то спросил его: «Какая сцена больше всего возмутит английских зрителей». «Людовик XIII обедающий на свежем воздухе и безжалостно стреляющий по павлинам в перерывах между подачей блюд, – ответил Джармен, – мы сделаем чучела, поставим на лужайке и будем взрывать». – «Нет-нет, – сказал Расселл. – Придется расстреливать настоящих павлинов, по-другому не получится».
Фильмы Кена Расселла вряд ли могли бы выйти на экраны, если бы продюсерские компании и кинотеатры руководствовались Кодексом Хейса. Разработанный в 1930 году в США кодекс хоть и носил рекомендательный характер, но соблюдался крупными киностудиями и три десятилетия терзал Голливуд. По этому кодексу поцелуи и объятия должны были носить несексуальный характер, нельзя было показывать любовные отношения между черными и белыми или внебрачные связи. Нельзя было изображать преступников таким образом, чтобы зрители им симпатизировали, зло следовало наказывать в конце фильма. Запрещено было все, связанное с наркотиками и однополыми отношениями. Кодекс Хейса рухнул во времена сексуальной революции и был благополучно забыт, однако неожиданно на днях его призрак явился в Москве. Владимир Путин выступил за разработку этического кодекса российского кинематографа и посоветовал ориентироваться на вот этот самый голливудский кодекс Хейса. Я спросил нью-йоркского режиссера Славу Цукермана, что он думает об этом предложении:
Слава Цукерман: Вряд ли Путин когда-либо изучал историю кино. Наверное, ему посоветовал тот, кто, видимо, плохо знает историю американского кино, потому что вряд ли вы найдете среди американских кинематографистов кого-нибудь, кто скажет доброе слово об этом кодексе. Тем более что все это было давно, и в современном мире вообще неприменимо. Первая же ассоциация, которая у меня возникает, связана с другим законом, примерно в те же самые годы возникшем в Америке, – это все часть одного и того же исторического процесса. Это сухой закон. Всем известно, что алкоголизм он не прекратил. Наоборот, алкоголизм даже вырос в Америке. А главное, благодаря сухому закону создалась мафия, преступность выросла. Никто не вспомнит сегодня сухой закон с положительной точки зрения. Кодекс Хейса играл примерно такую же роль – запретить то, что запретить нельзя. Хорошие фильмы все равно делались. Я не помню ни одного скандала в связи с этим кодексом, который действительно касался бы порнографии или каких-то вредных фильмов. Всегда спор был именно вокруг произведения искусства, а порнографией никто не интересовался. Наверное, она не попадала в сферу большого кино, она шла в маленьких кинотеатрах, а в 60 годы просто стала совершенно откровенной. Это уже не волновало никого, в порнографические кинотеатры стало прилично ходить.