Скажу подробнее о Сарнове. Это человек, имеющий свои мысли и не боящийся их высказывать. Его книга о Зощенко очень хороша. Он правильно Зощенко понял: это не сатира, а новое мировоззрение, новая, если угодно, культура, победно вошедшая в мир, Зощенко не смеется над своими персонажами, а отождествляется с ними. Комический эффект - чисто художественный, а не оценочный элемент. В нынешней книге об Эренбурге Сарнов являет такое же свойство самостоятельного суждения применительно, скажем, к Евтушенко. Как он его не взлюбил, так и до сих пор не любит; сказать точнее - не высоко ценит, не поддался этому гипнозу. В обсуждаемой книге есть интересный эпизод, связанный со знаменитым "Бабьим Яром": описывается интеллигентское, до хрипоты обсуждение этой сенсации, когда Сарнов, этой сенсацией не обольстившись, продолжал говорить о проституции. И на это Виктор Шкловский отозвался незабываемым афоризмом: "Сарнов не понимает, что любовь и проституция в самой своей основе имеют нечто общее".
Кстати о проститутках. Персонаж Эренбурга говорит в одном романе: уважаю проституток, это порядочные женщины. Надо ли вспоминать о соответствующем апофеозе: Кабирии Феллини? Бывают такие амбивалентные состояния, когда человек не знает: врет он или правду говорит? И очень часто подобный феномен бытует как раз в сфере как бы общественной деятельности. Есть замечательный роман Синклера Льюиса, по которому сделан не менее замечательный фильм - "Элмер Гантри", о странствующем проповеднике: мы так и не понимаем, жулик он или действительно верующий. Он и сам не понимает.
Вот Эренбург был из этой породы. Я в него по этому поводу камня не кину, но вот Сарнов из кожи лезет вон, доказывая, что Эренбург не был циником и чего-то там не предал. Сарнову не может взять в толк, что, будучи циником, совсем не обязательно быть гадом. Это и есть подлинный случай Эренбурга. То, что он делал при Сталине (да ничего особенного и не делал: ну, врал, так ведь не расстреливал несчастных по темницам) - такая деятельность невозможна была без некоторой тайной идентификации с публично произносимым. Вот термин к случаю очень подходящий: стокгольмский синдром. Все знают, что это такое.
Кстати о Стокгольме. С этим городом связано пресловутое сталинское "движение за мир", в котором Эренбург играл чуть ли не первую скрипку. Было какое-то стокгольмское воззвание против ядерной войны; советские люди ходили его подписывать в жилконторы. И вот ирония судьбы, которую наконец-то Сарнов понял; вернее, ему объяснили, и ни кто-нибудь, а дочь Эренбурга. Сарнов:
"Что за рабство, черт подери! - возмущался я. Ведь Сталин уже сдох, никого уже не убивали и не сажали... Послал бы их к едрене фене со всей ихней борьбой за мир... Ушел бы в частную жизнь...
-Нет,- покачала головой Ирина. - Он не мог. Он не мог это сделать из-за Лиззлоты.
Если бы он "послал их к едрене фене" и ушел в частную жизнь, - продолжает Сарнов,- никто бы его, конечно, и пальцем не тронул. Но могло случиться так, что он стал бы "невыездным", и уже никогда в жизни не встретился бы со своей Лизлоттой".
Дальше выясняется, что эта Лиззлота - любимая женщина Эренбурга, любовь его последних лет, жившая как раз в Стокгольме. Я о ней, помнится, читал в американской книге Джошуа Рубенстайна.
В годы гласности и перестройки произошло некое событие, сильно взволновавшее демократическую общественность. Столп русской демократии Ельцин был в какой-то дачной местности сброшен с моста. Шуму и гипотез было много. Неожиданней всех высказался Довлатов: "Да это ж Коля!" Далее следовал устный рассказ о том, как Ельцин ходил к какой-то бабе, а муж ее - старший лейтенант, вот этот Коля, - выследив изменщицу, окунул ходока в речку.
Тут "старший лейтенант" гениален, куда лучше генералиссимуса. Эренбурговская Лизлотта - этот самый старший лейтенант. Так сказать, лейтенантская проза (Рассадин и Сарнов хорошо знают, что это такое).