В ответ на критику я не смолчал, что еще более накалило обстановку. Наш министр Майорец, сидевший поблизости от меня, тихо сказал:
— Ну что ты лезешь в бутылку? Помолчи, ведь ты же умный человек.
Я воспользовался этим мудрым советом и получил дополнительное задание — принять участие в работе группы, занимавшейся определением причин аварии».
В понедельник 28-го состоялось заседание Политбюро. Н. И. Рыжков доложил о первых результатах работы Правительственной комиссии. Естественно, сказал об эвакуации. О ситуации на станции: четвертый блок разрушен, третий остановлен, первый и второй работают, хотя радиоактивное загрязнение там достаточно высокое.
Вертолетчики во главе с генералом Антошкиным начали облет взорвавшегося блока. Конечно, никто не знал масштабов случившегося, даже крупные ученые, тот же Легасов. Поэтому первое время Щербина летал вообще без всякой защиты, потом уже положили свинцовые листы. Ребята-вертолетчики, с которыми он летал, все ушли из жизни…
Но тогда во время первых полетов установили, что реактор и реакторный зал полностью разрушены, куски графитовых блоков выброшены взрывом на открытые площадки. Из жерла реактора на сотни метров встал белый столб дыма — видимо, от сгоревшего графита, — а внутри остатков реактора отчетливо видно малиновое свечение.
Главный вопрос — продолжает ли реактор работать, то есть идет ли процесс накопления радиоактивных изотопов, — решен был отрицательно: Легасов подобрался к реактору на бронетранспортере и лично убедился, что реактор «молчит». Но продолжает гореть графит, процесс этот долог и чрезвычайно опасен. Идет поиск средств для надежного гашения…
Всем было ясно, что ситуация сложилась и впрямь чрезвычайная, опасная не только для Чернобыля. Экология всей европейской зоны страны оказалась под серьезнейшей угрозой. На следующий день была образована Оперативная группа Политбюро, возглавил ее Н. И. Рыжков.
Оперативная группа заседала ежедневно, а в первые дни и по два раза. В комнате заседаний оборудовали ВЧ-связь усилителями, чтобы все могли слышать переговоры с Чернобылем. Любой вопрос из этой зоны решался немедленно. С Оперативной группой работали все, кто мог хоть чем-то помочь, что-то подсказать. Любой запрос удовлетворялся сразу. Более четырехсот конкретных вопросов здесь было решено. Или, сказать точнее: помогли здесь разрешить, сделали решение возможным.
Из воспоминаний Н. И. Рыжкова:
«…Не люблю руководить только из начальственного кресла, как это у нас принято. Всегда хочу своими глазами видеть то, что делается. Информация из Чернобыля шла непрерывным потоком. Вряд ли тогда хоть кому-то могло прийти в голову что-нибудь скрыть.
Но информация — это лишь документы, телефонные разговоры… Меня же какая-то тревога не оставляла, точила не уставая: все ли мы знаем, все ли верно делаем? А тут — как раз 1 мая — Лигачев, он входил в Оперативную группу Политбюро, подошел ко мне с теми же сомнениями. Решили на следующий же день вылететь в Киев. Соблюдая субординацию, сообщили о нашем решении генеральному секретарю. Он немедленно и активно нас поддержал: езжайте, мол, на месте все увидите.
Честно говоря, я ждал, что он — глава партии и государства — тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения не высказал…
Штаб Правительственной комиссии расположился в здании райкома партии. Нас уже ждали. Об обстановке коротко рассказали Щербина, Легасов, Майорец, Велихов, председатель Госгидромета Израэль. На стол легла крупномасштабная карта, на которой нанесена была неровная, уродливая клякса — зона опасного радиоактивного поражения, откуда следовало эвакуировать жителей. Если ткнуть иглой циркуля в точку с надписью “Чернобыль” и провести окружность радиусом в 30 километров, то самые длинные и тонкие “языки” Зоны уперлись бы в нее. Правда, в очерченном круге оставались и не попавшие в Зону места, где уровень радиации, по представленной информации, позволял жить…
Все ждали решения. Ошибиться нельзя было.
— Эвакуировать людей будем из тридцатикилометровой зоны.
— Из всей? — переспросил кто-то.
Всегда любил поговорку: семь раз отмерь… Увы, но в тот момент она не подходила к ситуации. Времени не оставалось семь раз отмерять, следовало торопиться. Экономить, выгадывать на эвакуации, на здоровье людей — этого я ни понять, ни принять не мог. Лучше перестраховаться, а то как бы потом не просто дороже, а хуже для людей не вышло…
— Из всей! — решительно подвел я черту. — И начинать немедленно.