А тягач уже спешил на «нефтяной остров» — будущий Нефтеюганск. Низкое солнце наполовину скрылось за краем леса, свинцом отливали неторопливые извивы протоки. Борис Евдокимович сидел молча. В тайге и впрямь ничего не утаишь, звеньевой, бесхитростно превозносивший достоинства родной земли, словно спорил с теми, кто собирался возвести гидроэлектростанцию в устье Оби.
Плотину наметили ставить на полярном круге, за сотни верст севернее этих мест, но подъем воды в Оби вызвал бь! затопление поймы на всем протяжении. Замысел этот казался делом отдаленного будущего. Правда, инструкции уже теперь запрещали располагать новые поселения геологов в местах, абсолютные высоты которых были ниже определенной отметки. Но это было единственное ограничение.
Осыпанная огнями буровая вышка издалека казалась невысокой.
— Сколько в ней росту? — спросил Борис Евдокимович.
— Сорок метров, — ответил Салманов. — Точнее — сорок два без флага!
— Совсем как в проекте плотины, — заметил секретарь. — Вообще-то дерзкая это мысль — перегородить дельту Оби столь высокой стеной. Еще недавно такое только фантастам-утопи-стам могло прийти в голову.
Он неожиданно сделал паузу.
— Вот именно «утопистам», — улыбнулся Щербина невольному своему каламбуру.
На буровой в эту смену работал мастер Жумажанов. За годы скитаний по нефтеразведкам Нажмитден привык к русскому варианту своего имени. Но Щербина обратился к нему по-другому:
— Нажмитден Уакпаевич, хочу посмотреть на Усть-Балыкский фонтан во всей красе.
Глаза мастера полыхнули радостью.
— Скоро начнем отработку на новом штуцере и скважина заговорит, — напевно сказал он. — А пока подождите в вагончике.
Испытатели, туго перетянутые в поясе, чтобы не студил жесткий ветер, напоминали солдат.
Мастер посматривал в окно, стараясь угадать момент, когда можно пригласить на буровую гостей. Наконец все было готово. Все вышли из вагончика. Нажмитден Уакпаевич шел впереди в сапогах, поблескивающих гранитовой смазкой. Вот он ловко открыл задвижку — и сразу «запел» газ, вырвавшийся из горловины трубы. Сила звучания все нарастала. Мерзлые доски стеллажей ходили ходуном — это передалась им дрожь земли.
Вибрация становилась все ощутимее. Когда нагрузка показалась предельной, один из рабочих поджег пропитанную со-ляром ветошь, укрепленную на проволоке, и, раскрутив несколько раз огненный круг, выпустил свою «пращу». Прорезав густую синеву, уже на излете она соприкоснулась с напорной струей. Мгновенная пробежка огня, звучный взрыв, жаркая волна…
Борис Евдокимович видел нефтяной выброс такой силы впервые. Его впечатление было куда острее, чем у остальных. Он долго смотрел в расцвеченный заревом полукруг, бегущие нескладные, причудливо переплетающиеся и расходящиеся тени. Потом перевел взгляд на Бахилова, в стеклах очков которого трепетали отблески, и, напрягая голос, чтобы перекрыть гул недр, прокричал:
— Перед такой силищей не стыдно и шапку снять!
И действительно снял шапку, как бы показывая всем, что в словах его не было и доли преувеличения.
Несколько энергичных поворотов штурвала — и на их глазах огненное облако стало сначала меньше, ужалось совсем и вдруг нырнуло в горло трубы. Темень сразу навалилась на берег. Борис Евдокимович спросил у Салманова нарочито будничным тоном (вряд ли он сразу остыл от пережитого):
— Не снижается ли суточный дебит скважины после каждого такого запуска?
Это опасение часто высказывали противники тюменской нефти, чтобы укрепить свои расшатанные позиции. Мол, при таких запусках вся нефть в факел уйдет.
— Существенного уменьшения не наблюдалось, — заметил Фарман. — Впрочем, для полной гарантии требуется три месяца беспрерывной отработки. Но жалко сжигать такое количество нефти. Вот и «будим» скважину только на полчаса.
— Нам бы еще получить фонтан тонн этак на тысячу в сутки. Такой дебит вразумил бы противников нашей нефти, — задумчиво сказал Щербина.
Как потом не раз вспоминал Салманов, они встретились с обаятельным человеком и требовательным руководителем. Геологи привыкли к энергичным, но крайне шумливым партийным секретарям. Они, как правило, отдавали указания в резкой, порой даже грубой форме. Это казалось тогда вполне естественным.
— Не скрою, многие из нас начали считать и для себя такое обращение начальника с подчиненными обычной нормой поведения, — признается Салманов. — И вдруг мы увидели спокойного, выдержанного, но тем не менее очень строгого партийного руководителя. Он вел себя просто, собеседника выслушивал внимательно, не перебивая. Указания отдавал, не повышая голоса, иногда в форме совета, а иногда в форме просьбы, но всегда так, что не выполнить поручения было просто нельзя. В конце концов, дело не в слове, а в тоне, каким это слово произносится.