Читатель выбрал «Лошадей в океане». Ему видней. На переиздании книги «Сегодня и вчера» (1963), которая и в первом выпуске имела тираж 35 тысяч экземпляров, Слуцкий сделал надпись: «И. Эренбургу — пока мы лошади ещё плывём в океане. Б. С.». Забавно — первая публикация «Лошадей в океане» состоялась в журнале «Пионер».
Не вина Слуцкого, что читатель не узнал вовремя и ещё одной лошадиной вещи Слуцкого:
С большим опозданием последовала реакция на эти стихи в статье Владимира Бушина «Не быть слепым» (Завтра. 1998. № 46 (259):
О чём странный стишок и кто сей поэт-анималист? Вы всё поймёте, если я скажу, что он — Борис Слуцкий, напечатано это в 1972 году в журнале «Юность», где поэзией ведал Натан Злотников. Тогда евреев в стране было примерно два с половиной миллиона — «две кобылы и жеребёнок», а всё остальное население — примерно 230 миллионов. Причём гнедые, т. е. рыжие или бурые, это можно считать, что русские и другие славяне. Вороные, т. е. чёрные, это, скажем, черноволосые тюрки. Буланые, т. е. желтоватые, это калмыки, буряты и другие представители жёлтой расы. Всё тщательно обдумано. А как возвышенно и проникновенно сказано о кобылах и жеребёнке! Они розовы, а не буланы, у них тонкая кожа, горящая кровь, они подобны зорям, флагам, языкам «большого костра», под которым, конечно же, надо понимать мировое еврейство. А остальные 230 — обычные лошади...
Надо ли комментировать?
Когда в Москве (2007) на Никитском-Гоголевском бульваре бронзового Михаила Александровича Шолохова посадили в бронзовую лодку на возвышении скалы-постамента, а за ним пустили по настоящей воде фонтана двадцать одну гранитную лошадь в виде ушастых голов, кто-то пошутил: казачье-еврейский синтез, братство народов. То есть памятник Слуцкому в Москве условно уже существует.
На сайте Пен-клуба вывешен Протокол № 4 заседания Исполкома от 4. 05. 2017 года:
Поддержав инициативу Александра Городницкого, постановили: подать заявку на установку мемориальной доски на доме, где жил Борис Слуцкий, к 100-летию поэта-фронтовика. (Голосовали: единогласно).
Дело вряд ли движется.
Хорошо известно неравнодушие Слуцкого к Ходасевичу и Цветаевой. Книги «Тяжёлая лира» Ходасевича и цветаевские «Вёрсты» в послевоенной молодости были его постоянным чтением.
Проза в стихах — да, это лежит на поверхности. Но проза Ходасевича — в сфере содержательной. Он предан традиционной просодии, классической розе. Прозаизация стиха — это уже Слуцкий.
Цветаева, независимо от её самосознания, и есть, возможно, тот первый постфутурист, который свёл футуризм с классикой. Разумеется, сама она посмеялась бы над такой домодельной теорией, но объективно она проделала именно эту работу. Разве, например, цветаевский «Лебединый стан» не является зеркальным ответом Маяковскому, самому ей родственному поэту, на весь его «эпос революции»?
Слуцкий — по стиху — шёл в том же направлении. Но у него нет цветаевской стихии, у него — дисциплина: