Вот где бы пожить!
Глядят внуки и дедушке показывают:
- Гляди-ка: вот они, чудаки-то!
А сигара рычит в небе и ходит над городом кругами. А в сигаре люди сидят и говорят:
- Летим, куда хотим".
Есть у Житкова повесть, в которой противопоставление творцов и мечтателей людям с плоскими умами, с пустыми душами доведено до страшной остроты. И противопоставление это сделано не в обобщенной, не в условной, отвлеченной форме, как в очерке "Чудаки", а конкретно, в образах живых людей, в конкретной исторической действительности. Эксплуататорские классы в Советской стране уничтожены, но живут еще среди нас люди, сохранившие психологию тунеядцев, органически ненавидящие творчество и творцов, - о них и написана книга Житкова. Я имею в виду незаконченную и ненапечатанную повесть "Без совести". Житков писал ее семь лет - с 1929 по 1936 год. Задумана она была как произведение для детей, но негодяй, изображенный в повести, с каждой страницей превращался в такое циническое и грязное чудовище, что даже Житков, смело вводивший в свои рассказы для детей острый жизненный материал, постепенно перестал считать свою повесть детской. Содержание ее таково. Советский изобретатель инженер Камкин, человек гениальный, изобрел аппарат, который мог летать на огромной высоте, просверливать насквозь горы, внедряться в землю, опускаться на дно моря. Чертеж аппарата попал в руки отъявленному негодяю, громиле; тот, приняв участие в ограблении банка, бежит за границу, в Германию, строит аппарат и употребляет это техническое чудо не на благо человечества, как мечтал инженер Камкин, а на совершение всевозможных злодейств: он разрушает города, похищает и сбрасывает с высоты женщин, протыкает насквозь слонов, давит их, как тараканов, и т. д. Однако, хотя эти злодейства и велики, ни одно из чудовищных преступлений, описанных автором, не производит на читателя такого действия, как разговор между гениальным изобретателем, забывающим еду и сон для вдохновенной работы, и человеком "без совести", ненавидящим творческий труд советских людей, презирающим изобретателя, поглощенного творчеством.
Повествование ведется от имени человека "без совести", грабителя, проникшего в дом к Камкину под видом монтера. Камкин вышел на минутку к знакомым попросить в долг три рубля, а монтер пробрался к нему в кабинет и начал рассматривать чертежи. Внезапно Камкин пошел в комнату.
"Вдруг слышу за плечом, - рассказывает монтер, - "ах, вы интересуетесь?" Камкин. Отворил, значит, своим ключом и накрыл меня. Я нарочно не сразу даже обернулся. "Да, говорю, интересно. Только вздор". И захлопнул папку. Он уцепился: "Почему же вздор? Против чего вы возражаете? Нет, давайте. Покажите, что у вас вызывает сомнение?" И он раскрыл папку. "Все, - отрезал я, - все чушь и галиматья, от корки до корки". Я хотел повернуться. Он покраснел, как свекла, и схватил меня за рукав. И тут он начал сыпать. Я стоял к нему боком, а он загораживал мне дверь и сыпал, сыпал. Потом я сел на его диван и стал на него смотреть. Он подсовывал мне свою махорку я без отдыха трепался вот уже полчаса. Расходился, хоть за пивом посылай. "Я, говорит, все чувствую, всякий материал, всякую сталь, бронзу, алюминий; я знаю, как он прогнется, когда он сломается, я его чувствую, как скрипач струпу". Я перебил: "трепач, говорите, струну!" Он вскинул голову: "скрипач, я говорю" и сделал руки, будто играет на скрипке... "Ведь приказчик в лавке не вычисляет, какой веревкой завязать пакет... Он чувствует. Вы сами не станете вынимать иголкой пробку из пивной бутылки - без всякого расчета вам ясно, что иголка сломается. Но вот у меня это чувство тоньше, точнее, я все вижу, я знаю, где материал напряжен, как будто это была моя собственная рука, которая держала бы тяжесть". Он еще долго разводил бобы. "Вы все еще не верите, говорит, что я наперед все предвижу?" Я прищурил глаза и спросил этого трепача: "а трешку вам удалось стрельнуть?" Он сразу смолк и брови поднял. "Три рубля вы, скажите, достали? А?" Он тогда затряс головой: "нет, нет, он мне не дал". "Так вот то-то", - я сказал и пошел в сени".
Чувствуется, что это обывательское, самодовольное "то-то", обращенное к творцу и труженику, ненавистью гложет Житкова. Камкин - человек будущего общества, созидатель, художник, Житков его в обиду не дает. И в большой повести Житкова, как и в его маленьком очерке "Чудаки", победа остается за тем, кто, быть может, не умеет "стрельнуть трешку", но умеет воплотить свою творческую фантазию в жизнь: гениальный изобретатель находит средство на расстоянии заставить аппарат слушаться не грабителя, а его, Камкина. Злорадное "то-то", сказанное монтером, было преждевременным. Торжество принадлежало не ему, хотя он умел не только "стрельнуть трешку", а и банк ограбить, - победил человек-творец, человек-созидатель, работающий для счастья человечества.
ГЛАВА II
Житков не сразу овладел сложным сочетанием остроты, занимательности сюжета с глубиной социальных и психологических характеристик, - сочетанием, которое постепенно сделалось основной чертой его творчества.
Задача найти и создать это сочетание стояла не перед одним Житковым, а перед всей советской литературой.
День ото дня ширился круг тем, находящих свое воплощение в детской литературе. Партия требовала, чтобы детям рассказано было о гражданской войне, о великом строительстве, о последних достижениях науки, о пятилетнем плане, над выполнением которого героически трудились советские люди, о далеком прошлом нашей родины, о революционной борьбе рабочего класса у нас и за рубежом, и рассказано с заразительным увлечением, не мертво и сухо, а занимательно - "без трафаретности и схематизма", без "упрощенчества", как записано в одном из постановлений ЦК партии. Известно, что требование занимательности, наряду с требованием высокой идейности, предъявляли к детской литературе еще революционные демократы 60-х годов; так, Добролюбов писал, что детские книги должны быть "по содержанию дельны и в то же время интересны"; Горький, продолжая и развивая эту традицию, утверждал, что надо уметь самые сложные и ответственные политические и научные темы преподносить детям увлекательно, легко и "забавно".
Каждый из крупных мастеров советской литературы для детей - Гайдар, Пантелеев, Сергей Григорьев, Кассиль, Паустовский, Ильин, Бианки, Катаев, Тихонов, Каверин - искал средства сочетать богатство и подлинность материала с остротой сюжета, каждый на свой лад, по-своему, в соответствии с особенностями своего дарования добивался того, чтобы книга была "дельна" и в то же время "интересна".
Того же своими средствами, своими путями добивался и Житков. Пути эти были сложны.
В 1924 году издательство "Время" выпустило первый сборник рассказов Житкова. Сборник назывался "Злое море" и состоял из пяти новелл: "Мария" и "Мэри", "Над водой", "На воде", "Под водой", "Коржик Дмитрий".
В 1925 году вышла новая книжка рассказов Житкова, на этот раз в Гизе "Морские истории". Она состояла из рассказов: "Джарылгач", "Голый король", "Дяденька", "Компас", "Черная махалка".
Действие в рассказах, помещенных и в том и в другом сборниках, происходит на море - "на воде", "над водой" или "под водой", а если и на земле (как в рассказе "Дяденька"), то тоже в таком месте, где люди заняты морским делом - на судостроительном заводе. В названии и того и другого сборника фигурирует море: "Злое море" и "Морские истории", и в то же время между этими книгами такая разница, будто их написал не один и тот же писатель, а два разных.
В рассказах из "Злого моря" сразу бросается в глаза драматизм сюжетных положений. Упадет ли самолет в воду или механик успеет прочистить засоренный мотор? Успеют ли спасти подводную лодку, увязшую в илистом дне? Спасутся ли люди, запертые в трюме опрокинутого ветром судна? Драматическое напряжение сюжета растет с каждой страницей, с каждым эпизодом. В рассказе "Под водой", лучшем в сборнике, напряжение сюжета доведено до высшей степени. Ясный, солнечный день. В море происходят маневры подводных лодок и миноносцев. На подводной лодке № 17, которой командует лейтенант Я., все от капитана до матроса - веселы и оживлены. По сигналу с главного миноносца лодка должна погрузиться в воду и атаковать холостыми минами адмиральский крейсер. Маневры идут удачно, лейтенант Я. весел и торопится в порт. Молоденький мичман с нетерпением поглядывает на часы - ему хочется на берег, поскорее переодеться и на бульвар...