– Ребята, вы должны отнестись к сегодняшнему собранию серьезно, вдумчиво, по-пионерски, – сказала Елизавета Максимовна. – Если кто-нибудь хочет высказаться, не стесняйтесь, говорите прямо. Начнем со старосты. Как вы думаете, хорошо работала в прошлом году Вика Данилова?
Ребята молчали. Никто не хотел начинать первым. Потом Вовка Дутов запыхтел. Он всегда пыхтит, прежде чем сказать что-нибудь. Елизавета Максимовна посмотрела на него.
– Ну, Дутов?
– Хорошо, – сказал Вовка.
– Значит, возражений нет? Данилова остается старостой. Кто за это предложение?
Все подняли руки. А я не поднял. Я не был «против», но «за» я тоже не был. У нас в классе вообще никакой работы не ведется. Один раз только стенгазету сделали: вырезали из «Огонька» картинки и наклеили на лист бумаги. Сверху написали: «За отличную учебу». Только там никакой учебы не было. Вырезали одни самолеты и еще про служебных собак.
Данилова тоже работы не вела. Она из класса всех выгоняла в переменку. Если уж она так хорошо выгоняла, то пожалуйста… Я бы еще лучше выгнал.
– А ты, Шмель, почему руки не поднимаешь? – спросила Елизавета Максимовна. – Ты – против?
Я говорю:
– Нет, Елизавета Максимовна, не против. Я не согласен, что «хорошо». Данилова нас из класса выгоняла. Если даже она очень хорошо выгоняла, то все равно больше ничего не делала.
– А ты сам что делал? – крикнула Вика. – Я тебя больше всех выгоняла.
Я повернулся к Вике и говорю:
– Ну и что? Если бы я из класса сам выходил, тебе вообще было бы делать нечего. Вот и получилось бы, что ты плохо работала. А так, из-за меня, ты хорошо работала.
Ребята засмеялись. И Лина Львовна засмеялась. А Елизавета Максимовна сказала:
– Тебя, Шмель, почему-то не выбирают. Садись на место и не мешай.
– Я не мешал, вы сами спросили.
– Хорошо, хорошо. Довольно разговоров.
Я сел и показал фигу Вовке Дутову. А он погрозил мне кулаком. Тогда я быстро нарисовал в тетрадке человека с еловой шишкой вместо головы и опять показал Дутову. Он запыхтел и снова погрозил кулаком.
Пока я рисовал, Борьку выбрали председателем совета отряда за то, что он клеил газету. Он и в прошлом году был председателем, потому и газету сделал. За Борьку я голосовал – все-таки мы с ним живем на одной лестнице.
В это время открылась дверь, и вбежал Владик, наш вожатый – весь красный и волосы мокрые.
– Уф! – сказал он. – Извините, Елизавета Максимовна, что я опоздал. Только что тренировка кончилась.
– Нужно уметь рассчитывать свое время, – сказала Елизавета Максимовна. – Садись. Мы сейчас звеньевых выбираем.
– Не могу, – сказал Владик. – Я только на минутку… у меня кончилось по волейболу… Сейчас будет по баскетболу… Соревнования! Я потом прибегу. – И Владик исчез.
Елизавета Максимовна строго взглянула на Лину Львовну. Лина Львовна посмотрела на открытую дверь. Но там, где только что стоял Владик, никого не было, одни пылинки кружились в луче солнца.
Лина Львовна встала и закрыла дверь.
– Будем продолжать, – сказала Елизавета Максимовна. – Лина Львовна, у вас есть какие-нибудь предложения?
Лина Львовна встала из-за парты и принялась теребить концы галстука. Наверное, раньше она так же стояла перед Елизаветой Максимовной, когда отвечала урок.
– Я не знаю… – тихо сказала Лина Львовна. – Мне бы хотелось… пусть ребята сами… пусть подумают и выберут. Мне кажется, им даже думать лень. Они привыкли, что им подсказывают. Ну и…
– Кто же им, по вашему мнению, подсказывает? – спросила Елизавета Максимовна.
– Ну… я… и другие…
– Хорошо, – спокойно сказала Елизавета Максимовна. – Но давайте об этом мы с вами поговорим после собрания. И без посторонних.
– Они не посторонние… – едва слышно сказала Лина Львовна.
В классе было так тихо, что если бы Лина Львовна не сказала, а только подумала, мы бы и то, наверное, услышали. Ребята прямо замерли на местах. А мне даже показалось, что Елизавета Максимовна сейчас выгонит Лину Львовну из класса. Но Елизавета Максимовна сделала вид, что не расслышала. Я сижу на второй парте, и мне было видно, что она изо всех сил старается показать, будто ничего не случилось. Только ничего у нее не вышло. Я сразу понял, что она злится. Потому что она сначала стала поправлять прическу, а у нее прическа и так всегда гладкая – ни один волосок в сторону не торчит. Потом она полистала журнал. А журнал листать нечего – это ведь не урок. Я по себе знаю: если тебе нужно сдерживаться, то обязательно или нос зачешется, или кашлять захочется и вообще начинаешь без толку руками возить.
Но Елизавета Максимовна все-таки сдержалась. Она даже улыбнулась чуть-чуть. Только смотрела она не на нас, а куда-то вверх, на стенку. Там у нас висит портрет Дарвина. Наверное, Дарвину она и улыбнулась.
– Ну что же, ребята, – сказала Елизавета Максимовна. – Я жду. Пора заканчивать. Нам нужно выбрать звеньевых и редактора газеты. Предлагайте кандидатуры.
Ребята сидели молча и посматривали то на Елизавету Максимовну, то на Лину Львовну. А Лина Львовна сидела рядом со мной и рисовала на бумажке звездочки. Она нарисовала восемь звездочек и стала их зачеркивать.
– Я думаю, что звеньевыми можно поставить Летицкого, Никифорову и Дутова, – сказала Елизавета Максимовна.
Ребята засмеялись и все сразу посмотрели на Вовку Дутова. Мы думали, что она шутит. Вовка Дутов – второгодник. У него тройки пополам с двойками. Правда, он здорово в футбол играет, особенно головой. Мы его так и зовем: «Вовка – футбольная головка». Он длиннее всех в классе. И сильнее всех. Ну и что? Из-за этого звеньевым выбирать? Он даже и сам удивился, что его назвали. Надулся и запыхтел.
– Ты что-то хочешь сказать, Дутов? Ты не согласен? – спросила Елизавета Максимовна.
Дутов поднялся с места.
– Я?
– Ну конечно, ты.
– Пых… – сказал Дутов. – Пых… Согласен.
– Видишь ли, Дутов, – сказала Елизавета Максимовна. – Конечно, следовало бы подождать, пока ты исправишь свои двойки. Но… класс оказывает тебе доверие. Класс надеется, что ты изменишь свое отношение к учебе. Может быть, новые обязанности помогут тебе в этом. Как ты на это смотришь, Дутов?
– Пых… – сказал Дутов. – Я… изменю… Пых…
Все снова засмеялись. Но Елизавета Максимовна сказала, чтобы мы сидели тихо и не превращали собрание в забаву. Она еще сказала, что нехорошо смеяться над товарищем, а надо ему помочь. Как будто мало Дутову помогали! И учителя с ним сидят все время… Он сам учиться не хочет. Он говорит, что после восьмого класса его возьмут в футбольную команду мастеров.
Всем было так смешно, что уже хотели голосовать за Дутова, чтобы посмотреть, какой из него получится звеньевой. Я взглянул на Лину Львовну и увидел, что она поднимается с места. У нее было такое обиженное лицо, как будто ее ударили. Она стояла очень серьезная и очень бледная. И я даже испугался, что она заплачет.
– Елизавета Максимовна… – сказала Лина Львовна. Елизавета Максимовна сразу как будто окаменела. Она сидела очень прямо и смотрела на портрет Дарвина.
– Елизавета Максимовна, – уже громче сказала Лина Львовна.
Елизавета Максимовна медленно повернулась к Лине Львовне.
– Я вас слушаю.
– Елизавета Максимовна, мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас… давайте выйдем в учительскую.
– Выйти? – удивилась Елизавета Максимовна. – Почему такая срочность? – Она взглянула на Лину Львовну и вдруг быстро поднялась из-за стола. – Ну хорошо, идемте.
Они вышли в коридор и закрыли дверь.
Ребята сразу повскакали с мест и окружили парту Дутова. Его в классе никто не любит. У нас говорят: если Дутову голову поменять на футбольный мяч, а вместо мяча дать футболистам Вовкину голову, то ни учителя, ни футболисты не заметят разницы. Но его не любят не за то, что он глупый, а за хитрость. При учителях он – тихий-тихий. Учителя думают, что он неспособный, но зато послушный. И Дутов в классе сидит тише всех. Только он все запоминает. Не уроки, конечно, а кто что про него сказал. А после уроков подойдет и – раз кулаком или портфелем! Да еще обязательно подкараулит, когда человек идет один. С ним один на один никто не может справиться.