— Какая любопытная история. Я получила дом и приблудного кота.
— Значит, ты здесь останешься. Ты не просто в гостях. Ты здесь останешься.
Глаза Джаспер загорелись.
— Ты, кажется, очень обеспокоен этим.
— Я не беспокоюсь. Я просто веду беседу, как и ты, — ответил я, махнув рукой в сторону наших кружек. Моя была по-прежнему пуста. — Это ты сама себя пригласила.
— Заметь, чтобы отблагодарить тебя за вчерашнюю помощь.
— Что ты и сделала. — Я засунул руки в карманы. Там они были в большей безопасности. Там они не свернут ее прекрасную шею. — Очевидно, ты хочешь чего-то еще.
Она сделала шаг вперед, уперев руки в бедра.
— Я веду себя по-соседски. Тебе стоит попробовать.
Я повторил ее шаг.
— А что, блядь, ты думала, я делал вчера?
В ее горле раздался звук, какой-то придушенный и хриплый. Мне нравился этот звук, и я имел честь слышать его в чистом виде сейчас, когда мы стояли нос к носу.
— Ты думал, что мешаешь совершению преступления.
— У тебя был гребаный лом, Джаспер. — Я сложил руки на груди. — А что я должен был сделать? Вручить тебе корзинку с кексами?
В ее глазах вспыхнуло солнце.
— Кекс всегда предпочтительнее, чем мужская болтовня.
Мы пристально смотрели друг на друга в течение долгого момента. Несколько прядей ее волос коснулись моего предплечья. Ничего особенного, но эти ощущения прокатились по моей коже и вниз по позвоночнику. И ниже.
— Как это? — спросил я, наклоняя подбородок к блюду. — Это что угодно, но не банановый хлеб.
— Это точно, — огрызнулась она. — Я сама размяла бананы в пюре.
— А что еще ты добавила к бананам?
— Все как обычно. Мука, сахар, яйца, ваниль. Все в таком духе.
Я жестом указал на плотный приземистый вид буханки.
— Что-то из этого пошло не так.
— Я не знаю, что именно пошло не так, — ответила она. — Я следовала рецепту. Продуктовые магазины — это, конечно, кошмар, но…
— Что значит «продуктовые магазины — это кошмар»?
— Их просто невозможно найти, — сказала она, прикоснувшись пальцами к вискам. — Клянусь, я целый час ездила по одному и тому же кругу, только чтобы добраться до магазина.
Я взглянул на нее.
— Ты говоришь о повороте?
— О круговом движении, — сказала она.
— Про поворот.
— Это называется дорожный круг. Это название.
Я покачал головой. Сегодня утром я не хотел спорить с южанином о диалекте Новой Англии.
— У тебя ушел час на выезд?
— Может, и не целый час. — Она подняла плечо.
— Но достаточно близко? — Когда в ответ она лишь моргнула, я продолжил: — А что случилось потом, Джаспер?
Вызывающе покачав головой, что практиковалось только в ее аккуратности, Джаспер сказала:
— Я имею в виду, что, кажется, у меня были нужные ингредиенты. На самом деле я уже много лет не заходила в продуктовые магазины. Без перечня товаров, которые я обычно покупаю прямо в приложении, это просто ошеломляет. Что мне взять — муку для хлеба или муку для пирога? Я не знаю. Как я должна это знать? А эти различные виды сахара, боже мой. Как я узнаю, какой из них подходит для выпечки? Разве большинство из них не взаимозаменяемы? У них даже не было хлеба той марки, которую я предпочитаю, что меня очень разочаровало. Все, что я могу сказать — это то, что я очень скучаю по магазинам, где я раньше делала покупки.
— И что это за магазины?
Джаспер бросила на меня пронзительный взгляд.
— Мид-Атлантик.
— Точно. Мид-Атлантик. — Я жестом велел ей продолжать. — Тогда что же произошло? Как ты совершила это преступление против бананов?
— Мне пришлось запечь их в кастрюле, потому что духовка не разогревалась.
— Подожди-подожди. — Я покачал головой. — Ты запекла их в кастрюле?
— Я так и сказала.
— Кастрюли не для выпечки.
— Они для всего, — ответила Джаспер. — В них можно приготовить все, что угодно, и у тебя слабое воображение, если ты думаешь иначе.
Я снова указал на буханку.
— Это, конечно, хороший аргумент, но с этим нельзя не согласиться. Ты уверена насчет муки? А сахар? Уверена, что это была не мастика? Я уверен, что чувствовал вкус шпаклевки.
Если бы мой брат был здесь, он бы сказал мне, что я веду себя как задница.
Он бы не ошибся.
Джаспер сжала руки в кулаки.
— Я пыталась поблагодарить тебя. Это добрый жест, знаешь ли.
— Да, я уловил эту часть. Просто не уверен, что ты не пытаешься убить меня своей добротой.
Ее щеки покраснели, почти смешно, по-кулоновски, и я готов был поклясться, что слышу, как скрежещут ее коренные зубы. Мне было очень, очень противно, но я получал от этого чертовское удовольствие.
— Если бы я хотела убить тебя, я бы не стала делать это с добротой.
Я оперся бедром о стойку. Когда я скрестил руки на груди, мои костяшки пальцев задели переднюю часть ее куртки.
— Как бы ты это сделала?
Она посмотрела вниз, где тыльная сторона моей руки прижалась к джинсовой ткани.
— Это не должно тебя волновать.
— Почему?
Она опустила руку мне на грудь:
— Потому что я поблагодарила тебя за помощь и выполнила все требования вежливости, и теперь буду жить счастливо, зная, что выполнила свою часть работы. Я также буду счастлива, если наши пути больше никогда не пересекутся. Помоги мне с этим, ладно?
Еще раз похлопав меня по груди, Джаспер отстранилась от меня и вышла из дома, захлопнув за собой входную дверь.
***
Следующие семь дней Джаспер старалась не привлекать к себе внимания.
Я пытался. Я пытался, но эта женщина была повсюду. Вышагивала по двору и делала замеры бог знает чего. Оставляла все окна и занавески открытыми, постоянно включала свет. Освобождала гараж и выносила содержимое на подъездную дорожку, а потом, видимо, запихивала все обратно.
Джаспер было не избежать.
Даже когда я изо всех сил старался притвориться, что по соседству нет огнеметной женщины, я не мог игнорировать стук молотка.
Молотком, мать его, по всему. По всему. И я понятия не имел, по чему она стучит, но она делала это день и ночь три дня подряд.
Но больше всего меня раздражал тротуар. Непременно, каждый раз, когда я уезжал утром или возвращался вечером, Джаспер что-то вытаскивала на обочину. Мусорные мешки — так много мусорных мешков — коробки, развалившуюся мебель, свернутый ковер, всякую дрянь.
Я не мог отвести от этого взгляд, хотя попытался. Я не мог закрыть глаза и молиться, чтобы мне удалось без происшествий загнать свой грузовик на подъездную дорожку. Пришлось войти в дом с широко открытыми глазами и заставить себя смотреть сквозь Джаспер.
Как будто это вообще было возможно.
Как будто я не составил мысленный каталог ее платьев и туфель на высоких каблуках, а также кардиганов, которые она носила, так как лето уступало место холодной осени. Как будто я не рычал при виде ее волос, свободно рассыпающихся по плечам. Как будто я не лежал по ночам без сна, размышляя, не пора ли взять ситуацию в свои руки.
Каждый раз, когда я замечал ее во дворе или на тротуаре, наступала доля секунды, когда я заканчивал играть по ее правилам. Просто, блядь, закончил.
Эта доля секунды наступила, когда я ехал по улице сегодня днем и обнаружил, что Джаспер тащит из дома огромную, залитую водой коробку. Она была настолько большой, что Джаспер скрылась за ней, оставив на виду только руки и ноги.
Чем ближе я подходил, тем дольше тянулась эта секунда. Она продолжалась, как долгий голодный треск в глубине моего живота, и не прекратилась, когда я подъехал к своему дому.
Я наблюдал за тем, как Джаспер идет по изгибам дорожки, двигаясь с большей аккуратностью, чем полагается тому, кто не видит перед собой. Она почти добралась до места, но коробка была обречена. Дно с треском отвалилось, оставив у ног Джаспер груду мокрых влажно-коричневых бумаг.