Опустив коробку, она уперлась руками в бока, а ее губы сложились в линию, выражавшую сильное недовольство. Как будто коробке было какое-то дело до того, что она кого-то не устраивает. Затем Джаспер закрыла глаза, обратила лицо к небу и опустила плечи.
Я был уверен, что слышал эти ее вздохи на протяжении всего пути домой.
Прежде чем я успел остановить себя, я вышел из машины и пересек соседский двор. Не успел остановиться, как из моего рта вырвалось:
— Не пояснишь ли мне, какого черта ты делаешь?
ГЛАВА 6
Джаспер
Я знала, что Сантиллиан наблюдает. Знала, что он видел сегодняшнюю катастрофу и приплюсовал ее ко всем другим катастрофам, которые наблюдал с места в первом ряду портера по соседству.
От него было не скрыться. Куда бы я ни повернулась, сосед был рядом. Затаился в окнах, задержался во дворе, смотрел из салона своего грузовика. Я даже дышать не могла без хмурой публики.
Это было все, что он мог делать — хмуриться. Маячил рядом и морщился, словно постоянно сосал лимон.
И вот: Не пояснишь ли мне, какого черта ты делаешь?
Я немного подержала глаза закрытыми. Мое платье и туфли промокли, а содержимое коробки смутно пахло плесенью, но мне нужна была минута.
Минута, чтобы впитать солнечное тепло и притвориться, что я не покрыта сырым подвальным мусором. Одна быстрая минутка для себя, прежде чем отправиться на очередной раунд с вечно знойным соседом.
Этим вечно горячим соседом, который мог бы завалить меня на свой кухонный стол на прошлой неделе, если бы вежливо попросил. Или не очень вежливо.
Я отвернулась от солнца, чтобы посмотреть на Линдена-занимающегося-лечением-деревьев-Сантиллиана во всей его красе. Закатанные до локтей рукава клетчатой рубашки, джинсы, сидящие по фигуре, кепка, затеняющая ореховые глаза. Из-за кепки трудно было сказать наверняка, но сегодня его глаза казались яркими, почти дикими. Там, откуда я родом, волки были плохими новостями. Они разоряли курятники и распугивали лошадей. Именно из-за них, как мне рассказывали, мой дядя хранил пистолет в подстаканнике своей машины.
Но самое странное, что волков и всех тех плохих новостей, которые они несли с собой, не существовало. Не совсем так, не после десятилетий охоты, не там, откуда я родом.
Но вот этот человек был полностью волком.
Все в нем было большим и темным, как новая луна в человеческом обличье.
А самое не бросающееся в глаза качество волков — и лун — это их красота. Жаль нет закона, запрещающего хищникам быть одновременно красивыми и смертоносными. Этот человек был и тем, и другим — в самых лучших смыслах. Он уничтожал и крушил, разрывал на части и смотрел, как вы истекаете кровью, и улыбался при этом.
Волки не были похожи ни на лис, ни на койотов, ни на горных львов, ни на других существ, которые, как известно, рыщут по фермам и сельским районам.
Волки не были хитрыми или коварными, но и не были наглыми. Они были смелыми в простом смысле этого слова. Добивались того, чего хотели — и все.
Столкнувшись лицом к лицу с волком, нужно встать в стойку и смотреть ему прямо в глаза. Бежать в страхе — значит, почувствовать, как клыки вонзаются в кожу. Я не собиралась бежать.
Я поставила коробку на землю, стряхнула пыль с рук и поправила поясок на талии. Я не боялась этого волка, хотя и знала, что он вцепится в горло, если я дам ему шанс.
Сантиллиан смотрел на меня именно такими глазами, беззвучно повторяя свой вопрос. Ему не нужно было ничего делать, кроме как стоять здесь, чтобы привлечь мое внимание, и он знал это.
— Ты что-то сказал? — спросила я. — Я слышала какие-то недовольные звуки, но не слова. Это был ты? С рычащими звуками? Ты издаешь эти звуки?
— Ты, — он потряс обеими руками, — это… и расчлененная коробка… что... что... что, черт возьми, ты делаешь?
Я оглядела беспорядок перед собой.
— Это действительно требует объяснений или тебе просто нравится, когда все рассказывают за тебя?
— Да, это требует чертовых объяснений, Джаспер. Почему ты таскаешь все это сама?
— Потому что я могу.
Я была не в том положении, чтобы нанимать людей для каждой мелкой работы.
Он указал на мокрый плесневелый мусор.
— Очевидно, нет.
— Это поломка коробки, а не моя, — ответила я.
— Тебе вообще не следовало перемещать эту коробку.
— Помоги-ка разобраться, пожалуйста. Сначала ты горячишься из-за того, что меня не было здесь, чтобы разобраться с этими вещами раньше. Потом ты злишься, что я приехала — и осталась. А теперь ты переживаешь из-за того, что я забочусь о доме? Разве я не имею на это право?
Снова положив руки на бедра, он хмуро посмотрел на улицу. После паузы он сказал:
— Есть еще?
— Прости?
— Есть. Там. Еще.
Когда я не ответила, он добавил:
— Коробки, Джаспер. Есть еще коробки, которые нужно перенести?
— Да, впрочем, я...
— Они в подвале?
Я бросила на него взгляд.
— Меня не интересует твоя помощь.
— Мне неинтересно смотреть, как распадается еще одна заплесневелая коробка. Кричи на меня сколько хочешь, — сказал он, уходя в сторону дома, — но это все, что ты будешь делать.
— Какое твое дело? — воскликнула я, следуя за ним.
Сосед с грохотом спускался по лестнице в подвал, и каждая его нога ударялась о ступеньки, словно он хотел, чтобы они разлетелись в щепки.
По правде говоря, я слегка опасалась, что эти старые ступени не выдержат, принимая на себя всю мощь Линдена Сантиллиана. И что тогда делать нам, запертым в этой водянистой могиле подвала? Он будет кричать, я буду кричать, у меня будет повод снова прижать руки к его груди.
Идеально. Если бы идеальным был ад, такой же неблагополучный, как тот, который я покинула больше недели назад.
Линден взглянул на меня через плечо, не скрывая своего раздражения.
— Мы все еще занимаемся этим?
— Да, занимаемся. Ты в моем подвале. Ты можешь ответить на чертов вопрос.
Он повернулся ко мне лицом, вытянул руки и опустил их по бокам.
— Я заберу эти последние две коробки и уйду. Теперь ты счастлива?
— Ни в малейшей степени.
Линден наклонил голову в сторону, как будто ему нужно было получше меня рассмотреть.
— Ты серьезно расстроена из-за этого? Или ты решила, что это та вещь, из-за которой ты хочешь расстраиваться, и при каждом удобном случае играешь эту роль? Потому что, похоже, ты не испытывала настоящих эмоций с тех пор, как поняла, что можешь манипулировать людьми с помощью пластиковых улыбок и фальшиво-сахарных комментариев.
Мое сердце застряло в горле. Я пыталась, но не могла говорить. Не могла создать единственную защиту, которая у меня когда-либо была — мои слова.
— Да. Я так и думал. — Он нагнулся, обхватил руками оставшиеся картонные коробки и оставил меня одну в подвале.
Через минуту я услышала, как захлопнулась входная дверь.
Я села на ступеньки, положив локти на колени и опустив голову на руки. На этой неделе у меня ничего не получалось. Ничего не шло на лад.
Сначала это был водонагреватель и всевозможные проблемы с ним. Дом нуждался в серьезной переделке, и я не могла финансировать это самостоятельно, не имея постоянной работы. Хотя у меня было несколько предложений, большинство из них относились к разряду политических комментаторов, но создание персоны «говорящей головы» из моего скандала в эфире было не для меня. Я даже не очень хорошо разбиралась в механике телевидения — отсюда и лажа с прямым эфиром — и от одной мысли об этом мне становилось холодно. Оказаться в одной клетке с кривляющимися политиками и выкраивать пять беспрерывных секунд эфирного времени было для меня последним средством.
Я пришла в политику не потому, что хотела, чтобы из-за каждого маленького политического маневра казалось, что небо рушится. Я пришла сюда не ради борьбы за власть, не ради патриотизма, не ради проверки на чистоту.