Очень, очень давно я была идеалистом. Верила. Я думала, что перемены возможны, и что люди занимаются этой работой ради высшего блага.
Несколько недель назад я была мастером предвыборной стратегии. Оружием политического разрушения. У меня были личные номера телефонов всех, кто был хоть кем-то, и я не боялась оказывать услуги. Все это было в моих горячих ручках.
Теперь же... теперь я была персоной нон грата в большом смысле этого слова. Я была именно тем, в чем меня обвинял Линден. Все подстроено, звуковой фон, фотосессия. Постоянный политический маневр. У меня был старый обветшалый дом, который я не могла позволить себе отремонтировать. Во всяком случае, не самое важное. Если бы дело было только в том, чтобы вырвать мохнатые ковры и вынести дурацкие шкафы, я бы справилась с этой задачей. Но я не могла переделать проводку в доме или заменить сантехнику конца прошлого века.
Здесь был бардак, но я не могла вернуться домой. Нет, родительский дом был совсем не похож на Хогвартс — тем, кто просил, помощь не оказывалась.
Даже если бы я вернулась в Джорджию, спалив гордость и принципы, это ничего бы не изменило. Я получу то же самое старое дерьмо, что и всегда, те же токсичные разговоры о том, где мое место, что для меня хорошо, чего я заслуживаю, и ту же ловушку стыда и бессилия.
То место похоже на падение в колодец. Я видела свет, но это не имело значения, потому что я уже орала до хрипоты и стерла пальцы до костей, пытаясь выбраться.
Дом не помог бы. Даже если бы мне позволили остаться там без арендной платы (сомнительно), меня бы бесконечно распинали за все, что я сделала с тех пор, как уехала оттуда почти двадцать лет назад.
Получение высшего образования? Элитарность.
Работа на прогрессивного кандидата? Дьяволопоклонник, убивающий младенцев.
Переехать в округ Колумбия, разделить постель с мужчиной до брака? Блудница.
Я откажусь произносить слово, которое бы использовали, узнав, что я также делила постель не с одним мужчиной.
Черт, я прослезилась, когда обнаружила очередную жестяную баночку Country Crock, наполненную просроченными купонами, пуговицами или спичками из ресторанов, которые посещала Мидж в те времена, когда спички еще были пригодны для продажи. Я пролила пару слезинок, когда сорвала малиновый ковер в ее спальне, который она безмерно любила и ценила, и еще раз, когда обнаружила в сушилке кучу ее темно-синих нейлоновых носков, остывших и все это время ожидавших своей пары. Я смеялась и плакала над коробками с хлопьями All-Bran в шкафах и обнаруженной под кухонной раковиной кофейной банкой с гаечными ключами. И я не думала, что смогу остаться в своей шкуре после того, как обнаружила пластиковый пакет, наполненный всеми открытками ко Дню матери, которые я посылала Мидж на протяжении многих лет — от самодельных, нарисованных мелком, до магазинных «Для особенной тети», когда я выросла. Там же были открытки на Рождество и день рождения, а также фотографии, которые, должно быть, мама присылала с выпускных и других торжеств.
Я не могла уйти от единственного безопасного места, которое я когда-либо знала — от Мидж.
Для меня не существовало решения этой проблемы, никакие усилия не помогли бы решить эту конкретную задачу. Я не могла исправить ситуацию, и это осознание, больше чем дом, в который я не могла вернуться, и тетя, с которой я не могла попрощаться, и письмо, которое я игнорировала девять дней, выбило из меня воздух.
ГЛАВА 7
Линден
Ну, я был засранцем.
Я понял это, когда топал по подвальной лестнице, когда убирал беспорядок от лопнувшей коробки. Я понял это, когда сел в грузовик и поехал в винный магазин, расположенный в сорока пяти минутах езды, где продавался отличный белый эль из пивоварни «Клоун Шуз». Я понял это, когда выглянул из окна своей кухни и увидел Джаспер, сидящую на заднем крыльце. Ее плечи сотрясала безошибочная дрожь, сопровождающая рыдания.
Это моя вина. Моя чертова вина.
Я не стал раздумывать. Подцепил пальцами упаковку пива и метнулся через задний двор. Возможно, я был тем, в чем меня обвиняла Джаспер, но я не мог переносить женские слезы.
Громкие икающие рыдания наполняли ночной воздух, и мое появление оказалось не таким заметным, как я предполагал. Может, я и был ужасным соседом. Но я не мог сидеть сложа руки и смотреть, как она плачет в одиночестве.
Она сидела на краю крыльца, сложив ноги перед собой и обняв себя одной рукой за талию, а другой потирая лоб. Громкие икающие рыдания наполнили ночной воздух, и мое появление не заметили. Придется объявить о себе. Или ждать, пока слезы утихнут настолько, что Джаспер обратит внимание на меня, стоящего часовым на пороге ее срыва.
Я не мог просто находиться здесь, я должен был что-то сделать.
Что, блядь, со мной было не так? Реально. Какого черта.
Я со стуком поставил упаковку пива на разбитый пол крыльца, чтобы привлечь внимание.
— Привет, Джаспер. — Я достал из заднего кармана сложенную бандану и протянул ей. Она подняла голову. — Извини за... ну, ты знаешь, за все.
Джаспер выхватила у меня бандану и прижала ее к лицу.
— Боже мой. Линден, серьезно, не сейчас.
— Я…
— Мы можем поговорить завтра?
Я покачал головой.
— Я пытаюсь сказать тебе...
— Я не могу сейчас с тобой воевать и не могу спокойно сидеть и терпеть, пока ты на меня кричишь, и...
— Может заткнешься хоть на минуту?
Джаспер фыркнула.
— Я принес пиво.
Джаспер откинула бандану и взглянула на квартет высоких банок. Подняла брови и продолжила вытирать лицо. Прошло время, мучительно долгое время. Вокруг раздавались звуки ранней ночи, смешные с ее сморканием и прерывистым дыханием. Для сентября вечер был теплым, дул мягкий и сухой ветерок. Из леса доносились шум и крики животных.
— У меня есть вино. — Джаспер подняла нераспечатанную бутылку. — Мне не нужно твое пиво.
— А когда я говорил, что поделюсь с тобой? Я просто сказал, что принес пиво.
Джаспер разразилась звонким заливистым смехом.
— Я могу с этим смириться. А вот если бы ты принес сырную тарелку и отказался делиться, все могло сложиться иначе.
— Это твоя крайняя линия? Сырная тарелка?
— О, да. Я бы с тобой за нее подралась. — Соседка похлопала по полу крыльца, краска на котором теперь была не более чем блеклым намеком на цвет. — Никто не садится на мое ветхое крыльцо, не поделившись сыром.
Я окинул взглядом строение: деревянные доски в одних местах прогнили, в других деформировались и торчали вверх.
— Проклятье, это место — одна проблема больше другой.
Плечи Джаспер затряслись, и она снова прижала ткань к глазам, но на этот раз рыдания, похоже, смешались со смехом.
— Ты как будто физически не в состоянии держать эти наблюдения при себе, Линден. — Она посмотрела на меня. — Думаешь, что хоть раз ты не сможешь назвать меня дерьмом? Хотя бы раз?
— Я не имел в виду.
— Я знаю, что ты имел в виду. Ты пришел сюда после того, как побывал в своем чистом крепком доме с шикарной горячей водой и надежным электричеством, и ты не в состоянии смотреть на настил, который в пяти минутах от того, чтобы развалиться.
Я отцепил одну из бутылок пива от кольца и открыл ее.
— Прости за это. И за то, что сказал раньше.
Джаспер опустила ткань на колени и повернулась ко мне лицом.
— Поэтому ты пришел? Потому что подумал, что я расстроилась из-за сегодняшнего дня?
Я пожал плечами в знак согласия и сделал глоток.
— Я плакала не из-за того, что ты сказал. — Она потянулась назад и взяла бутылку вина за горлышко. — Я плакала, потому что у меня нет штопора.
Это бессмысленно. Ни капельки смысла. Никто не расстраивается из-за недоступного вина.