Поскольку мама могла продолжать этот разговор бесконечно, я не мог увернуться от нее и рассчитывать выбраться отсюда быстрее.
Даже на тему близких друзей.
С тех пор, как мама ворвалась в мой гостиничный номер и застала меня посреди клубка обнаженных липких тел на следующее утро после свадьбы моей сестры прошлым летом, она время от времени делала колкие замечания по поводу моей романтической жизни. В целом это была поддержка, но по мелочи она изнывала от того, что я избегаю серьезных отношений. Она хотела, чтобы я остепенился, и была не против уколоть меня об этом при первой же возможности.
Я наклонил голову.
— Ничего не происходит. Нечего рассказывать.
Мама прищурила глаза и скривила губы в суровой материнской улыбке, которая приглашала меня продолжать врать ей в лицо.
— Ты кого-то встретил? Поэтому ты сегодня задумчив? С кем-то новым?
Быстрый ответ был таков: да, я встретил кое-кого, и да, она в данный момент и есть источник большинства моих проблем.
Но я не нашел того, кого видела рядом со мной моя мама. У меня была болезненно красивая красавица-соседка, которой нельзя разрешать пользоваться электроинструментами и кухонными приборами без присмотра. Она была голой в моем доме каждый день — что означало, что она приходила голой в моих снах каждую ночь — но она также была занозой в моей заднице, намеренной меня отравить.
Все это не соответствовало тому, чего хотела моя мать, да и я тоже. Мне нравились спокойные раскрепощенные люди, которые понимали, что я не ищу ничего серьезного.
Джаспер была гремучей, как динамит. Каждый момент с ней был взрывоопасен, и существовала очень большая вероятность, что кто-нибудь из нас погибнет.
По причинам, не имеющим ничего общего с самосохранением, Джаспер все еще нравилась мне. Я все еще хотел понять ее семейное положение и обстоятельства ее появления в соседнем доме, а если бы представился шанс, то хотел бы затащить ее под себя. Этого хватит, чтобы вывести ее из-под моего влияния.
Мама прочистила горло, вскинула брови. Я снова потер лоб.
— Этот разговор мы должны вести прямо сейчас? — Я скрестил руки на груди. — Нам нужно найти замену лавровишням, и у меня сегодня предстоит еще две встречи с коллегами. Может, отложим на другой день?
— Чем дольше ты будешь медлить, тем больше у тебя будет эмоционального дерьма, — пробормотала она.
— А можно подобрать другую метафору? Буквально что-нибудь другое? Мне не нравится эта.
Не обращая на меня внимания, мама разглядывала пятилетний кизил, который был слишком велик для ее двора.
— Тебе никогда не приходило в голову, — начала она, снова направляясь к проходу, — что каждый раз, когда тебе предлагают выбрать путь в жизни, ты выбираешь одиночество? Даже если это означает, что ты сам прокладываешь себе тропу и вслепую продираешься сквозь лес?
Головная боль подступала в области лба — темное тяжелое облако давления, рожденное слишком долгим сном и слишком большим количеством кофе. Я прищурился, пытаясь унять боль, но она лишь отдавалась в висках и в основании шеи. Разумнее всего было бы покинуть эту зелень, выпить тонну воды, съесть что-нибудь, что не продается в стаканчиках из Dunkin' Donuts.
Но я оставался здесь: пальцы дрожали, голова пульсировала, в горле пересохло, а тело напряглось от слишком большого количества дней, проведенных в раздумьях: что же, черт возьми, происходит с Джаспер. Все ли с ней в порядке. Как вообще ее можно бросить и слинять так внезапно. Мне это показалось неожиданным. А может, и нет. Может... я не знаю. Может быть, этому было объяснение, например, она надеялась, что муж вернется за ней.
— Что-то не так? Я понятия не имел. Никто никогда не поднимал эту тему.
Мама резко повернулась на месте и нырнула под ветви сирени, чтобы встретиться со мной взглядом. Она сложила руки на груди, и ее кардиган цвета хурмы контрастировал с грозовым блеском в ее глазах. Она смотрела на меня до тех пор, пока я не убедился, что гром настоящий, что он гремит у меня в ушах и грозит разразиться ливнем.
— Линден, послушай меня. Из всех моих детей я дала тебе больше всего времени, чтобы найти свой путь. Ты появился последним, и у тебя все получилось, когда я перестала ждать, что ты пойдешь по чужому пути.
Я уставился на маму, не обращая внимания на миллионное напоминание о том, что я по всем параметрам отстал от тройняшек Сантиллианов, родился на тридцать минут позже брата и сестры и проклят на всю жизнь сравнением с последним местом.
Она дважды постучала указательным пальцем по моей груди, словно вбивая в нее свой тезис.
— Ты никогда не спешил, как Эш, и не терялся, как Магнолия, но ты был один — и я не верю, что ты действительно хочешь этого от своей жизни.
— И поэтому я полон эмоционального дерьма? Потому что я одинок? Как ты любишь мне напоминать, у меня много партнеров.
— Мне не нужно объяснять тебе разницу между такой компанией, — она окинула меня самым невыразительным в истории человечества взглядом, — и значимыми эмоциональными связями.
Мне очень хотелось высказаться по поводу того, что секс — это особенно значимая связь, если все делать правильно, но я до сих пор слышал ее громовые раскаты в своей голове, и она точно отправит меня в мою комнату без ужина. Пусть даже я живу в собственном доме и сам себе готовлю.
— Ладно. — Я передернул плечами, выражая максимум согласия. — Ты привела несколько хороших доводов. Я подумаю над ними. Прости, что вызываю переживания.
— О, нет, нет, нет, — Она звонко рассмеялась, опустив руки на бедра. — Нет, Линден, ты не отделаешься легким пожатием плеч и «прости, мама».
— Что ты имеешь в виду?
Окинув меня взглядом, она направилась к осенним однолетникам, расставленным на столиках высотой до пояса. Ей не нужна была еще дюжина хризантем, загромождающих ступеньки, но я не собирался вступать в борьбу.
— В этом году мы с твоим отцом отмечаем сороковую годовщину свадьбы, — сказала она через плечо, пока я шел за ней. — Мы еще не обговорили все детали, но собираемся устроить большую вечеринку. Мы не хотели ждать пятидесятилетия. Это кажется ужасным способом искушать судьбу.
— Не говори таких вещей. — Я покачал головой, а мама быстро пожала плечами и откинула несколько прядей волос за ухо, как будто не она бросила смертельную гранату в эту дискуссию. — Просто... не говори таких вещей, мама.
— Мы не будем рядом вечно. Нет причин притворяться иначе.
— Я знаю это. Я понимаю. Ясно? Но сегодня мы затронули чертову уйму неприятных тем. Мне нужно, чтобы ты придержала разговор о круге жизни до другого раза.
Моя мама предложила череду ворчаний, вздохов и хмыканий, прежде чем вернуться к полностью сформированным словам, и в конце концов сказала:
— Мы планируем вечеринку на ноябрь или декабрь. Наверное, на ноябрь, потому что не хотим конкурировать с праздничными сборищами и датой родов твоей сестры.
— Звучит восхитительно. — В этом комментарии я стремился к искренности, но при этом чертовски надеялся, что мне не придется помогать составлять меню или нанимать музыкальную группу.
— Тебе не придется ничего делать, кроме как явиться, — сказала мама, и это не первый раз, когда мама более или менее читала мои мысли. — Но я ожидаю, что ты приведешь кого-то особенного. Того, кто тебе дорог. — Она вскинула руки. — Или даже двоих. Столько людей, сколько ты хочешь любить, Линден. Кого бы ни выбрало твое сердце.
Из всех гребаных вещей воспоминание о Джаспер, плачущей на крыльце, выбрало именно этот момент, чтобы затопить мой разум.
Что это было, блядь, такое?
Просто...блядь. Нет. Только не это.
Джаспер в сторонку, я не хотел испытывать никаких сердечных мук. Я не похож на своего брата или сестру. Мое сердце никого не выбирало, потому что оно никого не хотело. Мое сердце любило одиночество и немного веселья, когда было подходящее настроение. Мое сердце жаждало предсказуемого движения земли по временам года. Мое сердце хотело биться без привязанностей.