Мамедгулузаде Джалил
Бородатый ребенок
Джалил Мамедгулузаде
Бородатый ребенок
Прежде чем начать свой рассказ, я хочу предупредить, что иные дети имеют дурную привычку, взяв огрызок карандаша, тут же расписывать стены домов. Иные пользуются для этого даже углем или мелом. Что там уголь и мел, я знаю таких ис-порченных детей, которые берут в руки гвоздь или ножик и давай царапать и уродовать стены.
Я очень недолюбливаю детей, которые пачкают стены, пото-му что, если ты хороший мальчик и хочешь писать, возьми листок бумаги, карандаш, присядь где-нибудь и пиши в свое удовольствие.
Перейдем теперь к нашему рассказу.
Мне всегда казалось, что мои дети, в отличие от других, не очень подвержены страсти исписывать стены. Я много раз гово-рил им об этом, и они дали мне слово не пачкать стен. Но не-давно я заметил, что за дверью на веранду, в укромном местеч-ке, на стене, нарисовано нечто, напоминающее голову животного с ушами, даже с двумя ногами, а пониже несколько палочек и пять-шесть кружков. Все это было изображено карандашом и так неумело и грубо, что никому другому, кроме детей, нельзя было бы приписать это.
Очень расстроенный, я позвал своих мальчиков.
- Вы что, рисуете на стене?
Все трое мальчиков стояли передо мной.
- Кто из вас рисовал?
Все трое начали отказываться.
- Тогда, значит, шайтан нарисовал?
- Отец, ей-богу, я не рисовал!
- Отец, я тоже не рисовал! Младший Курбан тоже пролепетал:
- Я не рисовал! - и расплакался, прижав обе руки к лицу. : Браня детей, я взял тряпку, тщательно вытер нарисованное на стене и недовольный ушел к себе. И услышал за спиной, как Гейдар говорит Теймуру:
- Это ты рисовал!
А Теймур возражает Гейдару:
- Ты сам рисовал!..
Тут прибежал ко мне плачущий сын мой Курбан и сообщил, словно важную весть:
- Отец, это рисовал Гейдар! Ей-богу, отец, Гейдар нари-совал.
Примчался Гейдар и, угрожающе замахиваясь на брата, стал отрицать свою вину.
Я накричал на них, и все трое, притихнув, повернулись, чтоб уйти. Я их остановил и сказал:
- Больше всего меня расстраивает не то, что вы исписали стену, а то, что не признаетесь: меня огорчает то, что вы со страха говорите неправду. Ясно, что на стене писал один из вас троих, а вы все трое божитесь и клянетесь, что не вы рисовали. Но, кроме вас, ведь нет в нашем доме других детей!
Тут мальчики опять принялись божиться, клясться и пере-браниваться друг с другом.
Прошло некоторое время. И вдруг на том же месте стены за выходом на веранду я заметил те же самые каракули: что-то похожее на животное, а пониже несколько палочек и кру-жочков.
Я вышел из себя, позвал мальчиков. Опять те же клятвы, слезы: каждый сваливал вину на другого. Я был так расстроен всем этим, что весь день не мог прийти в себя и кусок не лез в горло. Меня огорчало то, что один из наших мальчиков явно начинал проявлять дурные наклонности. Во-первых, он наруша-ет мое требование и пачкает стену, а во-вторых, божится и клянется, пытаясь обмануть меня, и тем обнаруживает свою трусость.
Прошло время, и через месяц-другой эти неприятности ста-ли забываться.
Но однажды я опять был огорчен. Выходя на веранду, я вдруг заметил на стене те же каракули, тот же рисунок, отда-ленно напоминающий голову животного, а под ним несколько палочек и кружков.
На этот раз я ничего не сказал детям, подумав про себя, что если один из сыновей из упрямства нарочно решил изводить меня, то лучше промолчать, авось он сам поймет, что поступает дурно.
С другой стороны, меня занимала проблема педагогическая: какой недостаток в моей системе воспитания дает такой отрица-тельный результат, какую ошибку в воспитании моих детей допустил я, старый педагог, и в какую сторону необходимо мне изменить свое обращение с детьми...
Жизнь в большом городе имеет свои несомненные удобства. Особенно важно то, что всегда можно достать в магазинах и на рынках из съестного все, что душе угодно. Кроме того, нет ни одного продукта, который бы не разносили на руках или не доставляли тебе на дом: фрукты, зелень, овощи, масло, мед, сыр и прочее.
У нас тоже был поставщик, который в месяц раз-другой за-ходил к нам с ведром масла в левой руке, с корзиной яиц в правой и с перекинутыми через плечо весами. Кряхтя и отду-ваясь, он поднимался по лестнице, приветствовал нас и обычно говорил коротко:
- Давайте посуду!
Каждый раз его встречала жена с детьми, иногда и сам я выходил к нему. Мы приветствовали его, справлялись о здо-ровье, после чего осматривали принесенные продукты и спраши-вали цену.
- Да на что вам цена? - каждый раз отвечал он. - Неси-те посуду.
Затем наш поставщик отвешивал на своих весах несколько фун-тов масла, отсчитывал какое-то количество яиц и получал у нас деньги, если они у нас были, или уходил без денег, когда мы их не имели, с тем чтобы рассчитаться в следующий раз.
Звали нашего поставщика Кербалай-Азим. Это был мужчи-на высокого роста, лет сорока-сорока пяти, безобидный бедняк, выходец из Ирана.
Вчера Кербалай-Азим снова приносил нам масло и яйца. Масло очень расхваливал, говоря, что оно дербентское, при растопке дает очень мало отходов, янтарно-желтого цвета, аро-матное и вкусное; а про яйца говорил, что они из селения Горнашен, где куры кормятся исключительно травой и полевыми цветами.
За масло и яйца мы остались должны ему какую-то сумму, потому что мелких денег у нас не оказалось (впрочем, и круп-ных-то у нас не было).
Кербалай-Азим забрал свои вещи и вышел. Я ушел к себе и вспомнил вдруг, что собирался просить Кербалай-Азима сооб-щать мне, если будет приезжий из Ардебиля: я хотел расспро-сить об ардебильском ученом Мирза-Алекбере (сам Кербалай-Азим тоже был из Ардебиля). Я поспешил к Кербалай-Азиму и застал его за дверью веранды; сунув кончик огрызка каранда-ша в рот, он о чем-то думал. Ведро с маслом и корзина с яй-цами стояли на полу. На стенке было нарисовано нечто, напо-минающее животное, а пониже выведены несколько палочек и кружочков.
Я был поражен неожиданным открытием. Кербалай-Азим заметил мое удивление и сказал, не дожидаясь моего вопроса:
- Дядя Молла, я не учился грамоте, вот и рисую тут эти знаки, чтобы счет не спутать.
Я расхохотался. Наш поставщик тоже слабо улыбнулся. Я только спросил, что означают нарисованные им знаки. И он объяснил: он пытался нарисовать корову, а под нею обозначить палочками, сколько рублей остался я ему должен в счет масла; а кружочки должны были подсказать ему сумму моего долга за яйца.
Я снова рассмеялся и позвал детей:
- Мальчики, мальчики, идите сюда!
Они прибежали и, заметив каракули на стене, остановились пораженные.
- Отец, кто это нарисовал? - спросили они.
- Дети мои, - ответил я им. - Эти каракули нарисовал такой же ребенок, как и вы, с той только разницей, что у него есть борода, а у вас нет бороды.
Мальчики рассмеялись. И радостный смех имел важную причину, которая должна быть понятна читателю.
Прошло с тех нор года три-четыре, а мои мальчики все еще помнят эту истерию с бородатым ребенком. А может, и всю жизнь будут помнить.
1926