Привёз Сева баранчика в общагу, девочки принялись с ним играться: бант завязали, на уши серьги нацепили, тушью пятна родимые подправили, учат хлеб кушать. Тёрпкое вино из канистры - полусладким делают, сироп добавляют. Из комнаты в комнату кочует Чубук. До коменданта дошло. Как увидела Неля Владимировна ягнёнка, вся засияла, на грудях руки скрестила:
- Загляденье. Сева, подари его мне! У меня собачки нет.
- Забирайте...
Искупала новая хозяйка баранчика в ванной, запах овчинной шерсти шампуню утрясла, на копытца напальчники ватные надела, бантик новый привязала и пустила по квартире бегать. Забился Чубук в угол, проблеял и молчит. Миска с водичкой, миска с салатом, булочка с маком, - не ест. Муж Нели вроде как тоже рад ягнёнку, соседей по площадке стал звать, смотрины устроил. Лежит баранчик на высоте последнего этажа большого дома, обиженно на всех смотрит.
- Ничего, привыкнет - страна не такое испытала.
...Вечером, вернулась со службы комендант, муж сантехник с работы пришёл. Ужас! Никакой это не чубук - паршивец натуральный! Везде обгадил, на стол, на диван лазил, на постели пятна мокрые оставил, разворошил всё где мог пролезть, горошины чёрные на плите газовой, по столешнице кухонной рассыпал, хрусталь разбил. Ругались муж с женой весь вечер, закрыли ягнёнка в ванной. Наутро, посадила Неля Владимировна Чубука в сумку большую, и на трамвае снова в общежитие везёт.
- Сева! Иди сюда. Баран есть баран. Не собачка, не только квартиру, он мне всю общагу загадит. Я трёпаная одесситка, мне козлятина и баранина воняют. Свинину предпочитаю. Забирай и увози за тридевять земель.
Девочки обиделись на коменданта, тайно решили спрятать "героя" в этажах, он блеять принялся, не утаишь. Вахтёр Ксения Ивановна - вертухайшей служила, лычку ефрейтора имеет, в войну чеха пленного присмотрела в мужья взяла, до сих пор пленником содержит. Сноровка осталась, быстро преступление обнаружила. Проректора известила, выселением пригрозила. Пришлось Севе от беды уклон гнать. Пасха приближается, отвёз баранчика на Староконный базар. Никому баран не нужен, копейки за живой товар дают. За дорого: собак, кошек, и хомяки покупают.
Вспомнил Сева Бородино: скажи-ка дядя ведь недаром, возил ягнёнка по базарам...
Повёз Чубука на Бородинский полигон. Встретил дядя с радостью, пустили в стадо ягнёнка - он напуган. Рябая овца первой к нему подошла, другие стали тушь обнюхивать.
- Ничего, - сказал Николай Петрович, лето и вся осень впереди, год урожайный предвидится, дожди осенние в этот год коротко пройдут, округлится Чабук - курбан будет. Именины начальника полигона каждую осень тут справляем.
Помолчал, подумал и говорит:
- А может в производители его оставить, рябые руна в домашней пряже ценятся. И впрямь, что-то дождя давно нет, - рассуждает он уныло, - трава без влаги на корню сохнет.
Думает, не находит ответа. Прогремело. Или дождь, или учения, или война настоящая. И куда подевалась та радость, которая издавна сидела.
- До осени ещё далеко, - согласился Сева, - иди, знай, когда колокола снова зазвенят; отторжение предвидится далёкое.
Академия далеко - в середине города. Стоянка, с ношей тяжёлой, тоже не близко, надо поле гречневое пересечь; пустоту шпал долго выглядывать. Заржавеет двутавровый прокат, расчёт теорий упругости в погрешность закатит.
Встретил в поле человека рябого, тушью разукрашенного, быстро идёт с посохом, он ему не нужен. Молча Сева махнул головой, палку не заметил, вдруг это не палка, а ружьё. Неведомо, чтобы бы ответил тот неизвестный, если бы громко, не так с ним поздоровался.
В диком поле, каждый человек свои преимущества носит. Чем высокомернее действия - тем хуже результат.
...И гром снова ударил. Никак гроза искрит, манёвры подобрались. Спешить надо, бумага прозрачная не утерянный Тарасов чубук. Намокнет - не накрутишь. Без мечты волнения улетучатся. Ищи потом на прозрачном атласе Советский Союз. Империя это тебе не сказку рассказать, не поле гречишное перейти, не стадо баранов перегнать. Тысячелетиями в памяти держится империя.
А ты говоришь: - ...Сто лет прошло!