— Что сказал Остин? — спрашивает Ронда, я смотрю на нее, видя в ее глазах беспокойство.
— Попросил встретиться сегодня вечером, — говорю я ей, не думая о других присутствующих. Я все еще застигнута врасплох его просьбой.
— Ты должна пойти, — вмешивается мама, заставляя меня на нее посмотреть. — Тебе бы пошло на пользу выбраться из дома.
Может, она и права насчет того, чтобы выйти из дома. С момента приезда, я покидала дом только для того, чтобы сходить в магазин, но время, проведенное с Остином, не пойдет мне на пользу. На самом деле, я почти уверена, что мне будет плохо… очень, очень плохо.
— Ты должна пойти, — соглашается Ронда, затем смотрит на мою маму, и я вижу, как между ними что-то происходит.
— Я подумаю, — отвечаю им.
Да, я подумаю, но не пойду. К счастью, они оставляют эту тему, и остаток пути мы проводим в молчании.
Когда мы добираемся до места, где были найдены останки отцовской лодки, я наслаждаюсь окружающей нас красотой. Солнце светит, отражаясь от безмятежной водной глади, а вдали виднеются маленькие островки, покрытые густым лесом. Похоже на место, куда бы папа привез нас с мамой поплавать и пообедать, как мы часто делали, когда у него был выходной. После того, как все пять лодок делают круг и бросают якорь, люди выходят на палубы, болтая и рассказывая истории об отце, в то время как я передаю всем желающим воздушные шарики и маркеры.
— Ты в порядке? — спрашиваю я, садясь рядом с мамой и наблюдая, как она пишет на красном шарике, покрывая посланием папе почти всю поверхность.
— В кои-то веки я чувствую себя свободной, — говорит она, протягивая мне черный маркер. — Здесь очень красиво, правда? — Мама смотрит на открывающийся вид, потом снова на меня.
— Да.
— Я так долго ненавидела океан за то, что он забрал его у меня. Так долго, что и забыла, что в первую очередь именно он привел его ко мне.
— Что ты имеешь в виду?
— Твой отец был рыбаком. Если бы океан не привел его в Кордову, ко мне, мы бы никогда не встретились.
— И он его у нас отнял, — напоминаю я, и глаза наполняют слезы.
— Он покинул эту землю, занимаясь любимым делом, тем, что было у него в крови. Не пойми меня неправильно, он нас любил, и в глубине души я знаю, он боролся, чтобы вернуться к нам, но также знаю, что ему суждено было умереть в месте, которое он любил.
Мама была права; отец проводил зимы дома, и даже будучи счастливым, он испытывал еще большее счастье, каждый раз отчаливая на лодке впервые за год.
— Я знаю, что ты права, но от этого все равно больно.
— Испытывать боль — нормально. — Мама обнимает меня, отчего из глаз льются слезы. Когда она отстраняется, ее взгляд падает на шарик в моей руке. — Напиши послание, дорогая, и мы его отпустим.
Я киваю и наблюдаю, как мама встает и направляется к борту лодки. Смотрю на блестящую красную поверхность и начинаю писать.
Солнце всегда встает, а завтра снова садится. Однажды ты сказал мне это, и я, наконец, поняла, что ты имел в виду. Хотелось бы мне, чтобы все сложилось по-другому, чтобы потеря тебя не изменила всю мою жизнь. Хотелось бы мне быть сильнее, смелее, более подготовленной к встрече с жизнью, чтобы не угодить в ловушку «упущенных возможностей». Я скучаю по тебе, папа, и знаю, ты хотел бы, чтобы я обрела покой. Обещаю, я найду способ все преодолеть, чтобы ты мог мной гордиться. Скоро я отправлю к тебе маму, а взамен попрошу дать мне сил.
Люблю тебя.
Закрываю колпачок на маркере и поднимаю голову, ловя взгляд Остина, когда он отпускает воздушный шарик. Я смотрю на него, пытаясь прочесть, что там написано, но единственные слова, которые могу разобрать, прежде чем шарик исчезает из виду — это «позабочусь».
— Готова? — спрашивает мама.
Кивнув, встаю и следую за ней к борту лодки. Ее рука находит мою, мы смотрим друг на друга, а затем обе выставляем шарики перед собой и отпускаем. Наблюдаем, как они кружатся в танце в ясной голубизне небосвода, пока не становятся размером с пылинки, уносимые ветром. Когда она обнимает меня за талию и прижимается к моему боку, мне становится легче — не от воспоминаний об отце, а от боли от его потери.
— За Джейкоба! — раздается громкий гул, и я вижу, как люди вокруг подносят к губам бокалы, полные янтарной жидкости.
— За Джейкоба, — повторяю я, чувствуя, как с груди спадает тяжесть.
***
— Во сколько ты встречаешься с Остином? — спрашивает сама, садясь в кресло напротив меня, растянувшейся на диване.
— Я не пойду.
Перед тем, как сойти с лодки, Остин снова попросил меня о встрече. Я сказала, что постараюсь, но знала, что не пойду.