— Это за что? — спрашиваю я.
— Мне нужно было знать, что ты здесь, со мной.
— Что? — шепчу я.
Он чуть отстраняется, касается ладонью моей щеки и проводит большим пальцем по моим губам.
— Иногда в твоих глазах появляется такое выражение. Грусть и неуверенность. И когда я это вижу, у меня срабатывает инстинкт подхватить тебя и унести прочь от того, что вызвало это. — Он снова скользит большим пальцем по моим губам, его глаза ищут мои. — Ненавижу этот взгляд, детка.
Упершись лбом в его грудь, бормочу:
— Просто я не знаю, что сейчас чувствую.
— Все в порядке, — говорит он, водя ладонями вверх и вниз по моей спине, в попытке успокоить. Его прикосновение немного помогает, но теперь, когда мысль о его потере дала ростки, я не знаю, что делать. — Давай возьмем еще вина.
— Да, — соглашаюсь, спрыгивая со стойки и наблюдая, как он достает из холодильника новую бутылку и открывает ее.
— Готова?
Взяв его за руку, позволяю отвести меня обратно в столовую, где все ведут тихую беседу. Заняв место рядом с Остином, жду, пока он нальет мне вина, затем поднимаю бокал и делаю глоток, позволяя прохладной жидкости меня расслабить.
Сидя тихо до конца ужина, терзаюсь беспокойством. Беспокойством о том, что я, возможно, не сумею сопротивляться своим чувствам: желанию уцепиться за Остина, но в то же время и оттолкнуть.
Глава 14
Лея
Выложив на противень очередную порцию печенья, бросаю взгляд через двойные двери на террасу, где Остин разговаривает по телефону со своей мамой. Он закинул ноги на перила, рука с пивом покоится на животе.
Полторы недели назад я выкупила офис. В выходные мама Остина ошарашила меня, привезя стол из городского антикварного магазина, и грузовик полый канцелярских принадлежностей из Анкориджа. Она делает усилие, чтобы узнать меня, я делаю в отношении нее то же самое, только осторожно.
Оторвав взгляд от Остина, ставлю противень в духовку, затем беру с тарелки три печенья, заворачиваю их в бумажное полотенце и выхожу на террасу, сажусь рядом с Остином, протягивая два ему. Одними губами он произносит: «Спасибо», затем подтягивает мои ноги к себе, укладывая их на свои бедра, и продолжает разговор с мамой.
— Знаю, мам, — бормочет он, откусывая кусочек печенья и выглядя раздраженным. — Да, я тоже тебя люблю. Пока. — Он убирает телефон от уха и кладет его на стол рядом с собой, затем запихивает в рот остаток печенья.
— Все в порядке? — спрашиваю, когда он заканчивает жевать.
— Мама спросила, когда мы поженимся, — говорит Остин просто, будто сообщает, какого цвета небо, и кусочек печенья вылетает у меня изо рта, когда я практически ору: «Что?!»
— Она говорит, это неизбежно, так что мы можем перестать тратить время и просто покончить с этим.
— Покончить с этим? — повторяю в шоке, чувствуя, как у меня отвисает челюсть.
— Это ее слова, — говорит он, глядя на воду, которая приобретает красивый коралловый оттенок, когда солнце начинает садиться за островом сбоку от дома. — Я с ней согласен. — Его взгляд возвращается ко мне, останавливаясь, а лицо смягчается.
— Ты с ней согласен, — повторяю, потому что у меня больше нет слов.
— Я люблю тебя почти восемнадцать лет. Полагаю, можно с уверенностью сказать, что это не изменится.
Ладно, он прав. Мои чувства к нему не менялись; ну, они усилились и трансформировались в нечто другое, но я все также люблю его, даже больше, чем раньше. Но брак?
— Мы уже живем вместе, — заявляет он, заставляя меня хмуриться и качать головой. — Ты со мной каждый день. Не засыпаешь без меня, если только я не на лодке, и даже тогда ты остаешься здесь. Мы живем вместе.
— Ладно, мы живем вместе, — бормочу я. То есть, я, вроде как, в курсе. Моя одежда в его шкафу, но мы ни разу об этом не говорили. Это просто случилось.
— Ты не хочешь выходить за меня? — спрашивает он, изучая мое лицо.
— Нет, — говорю я, и его глаза наполняются негодованием. С ласковым выражением на лице встаю со стула, забираюсь к нему на колени и сажусь верхом. — Я хочу выйти за тебя и только за тебя, — мягко объясняю, проводя пальцами по его волосам.
— Чертовски верно, только за меня, — хмыкает он, заставляя улыбнуться, хватает меня за попу и еще крепче прижимает к себе.
— Но есть много чего, о чем мы так и не поговорили, — объясняю, обеспокоенно наблюдая, как сквозь его черты прорывается боль.