— «Баха такос» неподалеку от пирса, — подает голос мама с заднего сиденья, когда я выезжаю с парковки.
Добравшись до пирса, понимаю, как сильно изменился город, в котором я выросла. От маленьких магазинчиков не осталось и следа, а на их месте стоят большие здания, в основном новые.
— Следующий поворот налево, — говорит Ронда, и я сворачиваю на неширокую грунтовую дорогу, проходящую позади нескольких больших зданий и заканчивающуюся перед красной хижиной на сваях, с большой палубой впереди, покрытой белой крышей.
— Как давно здесь это место? — спрашиваю я, заглушая двигатель.
— Владельцы открыли его несколько лет назад. На самом деле, не так давно их показывали на кулинарном канале в программе «Лучшее на Аляске», — отвечает Ронда, выходя и хлопая дверью.
— Потрясающе.
Улыбнувшись маме в зеркало заднего вида, я выбираюсь из машины.
— Остин, — восклицает Ронда, когда я закрываю дверь.
Повернув голову, вижу Ронду, направляющуюся к лестнице закусочной, откуда на грунтовую парковку спускаются Остин и Анна. В момент, когда Ронда оказывается перед ним, на его лице появляется улыбка, от которой у меня перехватывает дыхание. Он наклоняется вперед, целует ее в щеку и что-то говорит. Когда она указывает большим пальцем через плечо, он напрягается, вскидывает голову, и мы встречаемся взглядами, отчего по всему телу растекается боль.
Когда Остин был моим, я знала каждое выражение его лица. Большую часть времени он смотрел на меня с нежностью, но иногда я замечала разочарование. Чего я не видела никогда, так это ярости, и именно таким взглядом он сейчас смотрел на меня. Этот взгляд резал меня на части.
— Готова идти? — спрашивает мама, и, когда она берет меня за руку, я отрываю взгляд от Остина.
— Ага, — улыбаюсь я ей, слегка сжимая ее руку, черпая немного силы из нашей связи, напоминая о том, какова истинная причина моего пребывания здесь.
Когда я смотрю в сторону закусочной, Остин и Анна удаляются в противоположном направлении, а Ронда ждет нас. Мое возбуждение от предвкушения вкусной еды исчезло, сменившись беспокойством. Я даже не знаю, чувствую ли вкус заказанного тако с лососем, и стараюсь улыбаться, когда это уместно, но по большей части сижу с тяжестью в животе, глядя на прекрасный вид, открывающийся из гавани, наблюдая, как причаливают и отчаливают лодки.
***
— Я открою, — говорю я, поднимаясь с дивана, когда раздается стук в дверь.
— На обратной дороге захватишь мне печенье, что испекла? — спрашивает мама, сидя в кресле, чтобы начать смотреть фильм.
— Конечно, — я улыбаюсь и глажу ее по волосам.
— Привет, — приветствует меня низкий голос Остина, когда я открываю дверь и вижу его на крыльце. Сердце учащенно бьется от осознания того, что он передо мной, так близко, что я чувствую его теплый мужской запах, смешанный с ароматом океана… так близко, что могла бы дотронуться до него, если бы у меня хватило смелости. — Можно тебя на минутку? — Он засовывает руки в карманы и делает шаг назад.
С усилием сглотнув, я окидываю его взглядом.
— Эм. — Оглядываюсь через плечо и вижу, что мама по-прежнему сидит в кресле. — Конечно.
Плотнее закутавшись в свитер, выхожу на крыльцо, позволяя сетчатой двери закрыться за мной. Оказавшись перед ним, запрокидываю голову, чтобы поймать его взгляд. Остин всегда был намного выше меня, но теперь его присутствие, кажется, подавляющим, заставляя меня чувствовать себя маленькой и ничтожной.
— Что случилось? — спрашиваю, надеясь, что он не заметит, как дрожит мой голос.
— Я пришел прояснить ситуацию.
— Ладно, — отвечаю, крепче обхватив себя руками, хотя все, чего я хочу, это прикоснуться к нему, чтобы убедиться, что он настоящий.
— Городок у нас маленький, и мы, так или иначе, время от времени будем сталкиваться друг с другом.
— Знаю.
— Я в курсе, почему ты здесь, и знаю, что сейчас твоя мама в тебе нуждается, поэтому не хочу, чтобы при встрече со мной ты испытывала неловкость.
— Спасибо, — я вздыхаю с облегчением, он опускает взгляд с моих глаз на губы, и его лицо искажается в раздражении.
— Я ненавижу тебя, Лея, — говорит он, заставляя тот маленький проблеск надежды, что я чувствовала, угаснуть и погрузить мою душу во тьму.
— Прости, — выдыхаю я.
— Бросив меня, ты, черт возьми, меня убила, и я никогда не прощу тебе того, что ты велела своей маме сказать мне после своего отъезда. — От скручивающей живот боли и грохочущего сердцебиения я едва различаю, о чем он говорит. — Держись подальше от меня, а я буду держаться подальше от тебя. — Я киваю, потому что не могу даже вздохнуть. — Пока, — говорит он и исчезает в темноте, оставляя меня одну, а мои легкие все сжимаются.