Помощник шерифа ждал нас внутри. Он отказался отвечать на отчаянные вопросы Кимбер, пока вел нас к ее отцу. Когда помощник шерифа открыл двери, и я увидел, что мой отец стоит рядом с ее, я приготовился к худшему.
Папа Кимбер отвел ее в сторону, а мой потянул меня в другую. Прежде, чем он успел что-то сказать, я увидел, как в другом конце комнаты Кимбер оседает на пол. Я беспомощно посмотрел на отца, а он с сочувствием кивнул мне и обнял.
Мы сели в уголке и я, глядя на свои руки, слушал его рассказ о том, как миссис Дестаро около часу дня съездила в продуктовый магазин, вернулась домой, разложила продукты, приготовила две лазаньи и мясной рулет и убрала их в холодильник. Потом она села в машину, приехала в больницу, припарковалась в тени, поднялась на семь этажей вверх по лестнице на крышу и спрыгнула. Она прожила достаточно, чтобы извиниться перед врачом скорой, который нашел ее.
Я смотрел, как Кимбер бьется в истерике, пока тело ее матери остывало в морге этажом ниже.
III
— Думаешь, она себя винит?
— Не знаю, чувак. Может быть, — я вытянулся на откинутом сидении своей «шеви» и натянул кепку поглубже на глаза.
— Но она в порядке, как думаешь?
Я не ответил. Я точно был не в порядке, когда умерла Уитни, а Кимберли с матерью были ближе, чем мы с сестрой. Она наверняка не была в порядке.
— Сэм, серьезно, я тут ебнусь скоро, два дня прошло.
Я убрал кепку с лица и посмотрел на Кайла, который и в самом деле выглядел плачевно. Его глаза покраснели, лицо было болезненно-желтым, а рыжие волосы стали сальными.
— Чувак, ее мама покончила с собой. Ты знаешь, как они были близки. Ей просто нужно немного времени, но она справится.
— Она не отвечает на мои текстовые сообщения и звонки. Я ей штук восемь голосовых оставил, чувак, мне кажется, это я схожу с ума.
— Просто дай ей прийти в себя.
— Да, но она моя… Моя… — он все еще не мог сказать это в моем присутствии. — Я должен заботиться о ней.
Я сел и вернул спинку в сидячее положение.
— Слушай, Кайл, я знаю, что ты хочешь ей помочь, и я тоже хочу ей помочь, но она не отвечает на наши звонки, не ходит в школу и не показывается у дверей, когда мы подъезжаем к ее дому. Она сейчас не хочет нас видеть, и нам надо с этим смириться. В данный момент Кимбер лучше знает, что нужно Кимбер.
— Что насчет предсмертной записки? Думаешь, это как-то связано с ней?
Я вздохнул.
— Мы даже точно не знаем, была ли записка. Отец Кимбер был расстроен и выбит из колеи, когда сказал это, и вообще, может, я неверно его понял. Я спрашивал отца, и он говорит, что записки не было.
— Ну да, твой отец просто светоч истины.
Одного взгляда на Кайла было достаточно, чтоб понять, что он уже пожалел о сказанном. Я пожал плечами.
— Я уже не знаю, во что верить.
На самом деле, я знал, что я слышал. Мистер Дестаро сказал копам что-то про письмо, но рассказать об этом Кайлу я не мог, не сейчас. Он и так беспокоился о том, что его отношения с Кимбер были одной из причин, по которым ее мать была так расстроена.
Я спросил отца о предсмертной записке, когда он пришел домой после той долгой ночи, а он вздохнул, устало взъерошил волосы руками, и сказал:
— Сэм, я не знаю, что тебе сказать. Анна Дестаро не оставила предсмертной записки, я впервые слышу об этом.
Пока наша лучшая подруга была в трауре, а наше расследование приостановлено, мы с Кайлом пребывали в каком-то подвешенном состоянии. Мы ходили в школу периодически, то и дело прогуливая занятия, пропускали выпускные тесты и скуривали больше травки, чем кто-то из нас мог себе позволить. Без Кимбер, которая наставляла нас на путь праведный и держала в узде, мы стали сонными, апатичными и безответственными. Я никогда не осознавал, как сильно я от нее зависел.
Мы с Кайлом пропустили два последних урока и решали, не прогулять ли весь завтрашний день, который был последним учебным днем десятого класса. В итоге мы явились ко второму уроку, чему я очень рад, потому что Кимбер пришла на биологию.
Я даже не видел ее поначалу. Я опустил голову на парту, оперев ее на сложенные руки, когда почувствовал мягкое касание плеча. Обернувшись, я увидел ее позади, неуверенную и смущенную. Я ободряюще улыбнулся ей, притянул к себе и обнял. Но это не были «суперутешающие-и-вовсе-не-смущающие» объятия Кимбер. Эти объятия были дольше, нежнее, и казались такими оберегающими, что я был опечален, когда они закончились.
— Как ты, Кей? — спросил я, когда она, наконец, отпустила меня.
Кимбер вытерла со щеки слезу.