Джейн отключилась и закрыла свои черные как ночь измученные страданиями и любовью глаза. Она теряла кровь и слабела, медленно умирая у меня на руках.
Пуля, толи из пистолета, толи из автомата попала ей в спину. И смертельно ранила мою любимую.
Дело было плохо. Было видно, она умирала. Умирала медленно и мучительно, теряя кровь. И рана была, видимо, смертельной. И нас уже больше часа швыряло по волнам и уносило далеко в открытый океан.
Все получилось не так, как я рассчитывал. Совершенно все совсем не так.
Я спас Джейн из плена. Но, Джейн была смертельно ранена. И я был, тоже ранен, ранен в левую ногу. Навылет с порванными связками и текущей кровью по моему синему гидрокостюму.
Я не мог, даже, теперь встать, при всем желании на нее. Да, еще при таком, теперь шторме. Нас буквально накрывало ревущими на океанском ветру волнами. Сверху, откуда-то с черных небес, летела вода проливного дождя.
Мы были полностью в воде. И захлебывались ей. Мало того, теперь обе ноги меня не слушались. И я уже, просто лежал на палубе ослабленный потерей крови, со своей любимой, схватившись немеющими и замерзающими от холодной штормовой воды пальцами за леерое ограждение левого борта левой рукой. И удерживая Джейн правой лежащую прямо спиной на мне. На моей мужской груди.
Обе ноги меня не слушались и безвольно лежали, как и ноги Джейн на палубе нашей яхты. Мы, лишь прижавшись, плотно друг к другу, держались друг за друга. И пытались выжить в этой кошмарной бушующей стихии. В своих только потрепанных о деревянную выщербленную бушующими волнами и разбитую силой воды из красного дерева палубу Арабеллы прорезиненных гидрокостюмах. Ударяясь постоянно обо всю болтающуюся, и оторванную вместе с нами оснастку нашей погибающей в штормовых волнах яхты.
Где-то на линии горизонта пробились первые лучики солнца. В прорыве над самым горизонтом. Несмотря на непрекращающийся дождь, стало быстро светать. Очень медленно, разгоняя страшную штормовую затянувшуюся ночь. Сколько было времени, я не знаю.
Я не мог теперь посмотреть на часы. Моя уже порядком застывшая от холодной воды рука, сжатая пальцами в кулак, казалось, срослась с бортовым ограждением Арабеллы. И не отпускала то леерное бортовое ограждение нашей тонущей Арабеллы. И я боялся уплыть с палубы в океан вместе с любимой.
Я, вцепившись как утопающий в единственное свое, теперь спасение, за леерное левого борта нашей Арабеллы бортовое ограждение. Держал нас обоих на качающейся из стороны в сторону бушующих штормовых волнах палубе. На скользкой от текущей ручьями нашей крови. Теперь, между леерным ограждения бортом. И каютной иллюминаторной верхней на палубе надстройкой. Прямо, посередине этого борта. Так и не доползших до раскрытого ударами волн дверного из красного дерева дверей трюмного коридора и входа. Вовнутрь, каютного с узким длинным коридором трюма. Лежащих, практически друг на друге на палубе погибающего своего заливаемого волнами круизного поврежденного судна.
Оторванные кливера, словно, водили за нос, и упорно разворачивал бортом яхту против волны. И Арабелла, просто медленно, но верно, тонула в океане. И мы были обречены. И я, и моя красавица любовница Джейн. Мы, просто тонули вместе с нашей Арабеллой. И уже смирились со своей участью.
Не знаю, сколько было времени, но было точно утро. И я уже не думал ни о шторме, ни о времени. Я, вообще, тогда, только думал — «Умереть так вместе. Вместе со своей любимой» — думал я и целовал ее. И не мог насладиться ее холодеющими от потери крови и океанской в брызгах воды полненьким губками. Губками, так целовавшими меня, тогда ночами напролет. Губками, горячими от моих поцелуев.
Джейн, тоже целовала меня, но уже не так, как могла бы целовать раньше. Как-то слабо и уже не по живому. Она умирала. То, приходя в себя, то теряя сознание. И ее лихорадило от холода и конвульсий. Она постоянно теряла сознание, и я делал все, чтобы привести ее в чувство.
Правой рукой я держал ее за гибкую тонкую талию. В распахнутом настежь изорванном на ее черненьком от загара молодом истерзанном девичьем теле гидрокостюме. Прижимал, как только мог раскрытой ладонью руки. И запястьем свою любимую женщину к своему лежащему в синем изорванном, теперь, тоже акваланга гидрокостюме с простреленной насквозь пулей левой ногой. К своему мужскому ослабевшему, тоже от потери крови телу.
Было дико холодно в бушующей океанской воде. Под несмолкающим разрывающим все диким штормовым ветром и проливным дождем, я увидел одинокого парящего над самой кромкой волн альбатроса. И не спускал с него глаз. Альбатрос громко кричал, будто провожая нас.