Я слышал как, гремя стальными креплениями, уносятся в бездонную океанскую глубину, развиваясь как белые флаги треугольные носовые кливера на нейлоновых тросах. Оторванные от самой яхты и уходящие стремительно в океанскую бездну последними вслед гибнущему судну.
Арабелла прощалась со мной, уходя на дно океана.
Я слышал голос подо мной нашего с Джейн погибающего в неистовом диком шторме судна.
И эти, какие-то отдаленные неразборчивые чьи-то голоса. Откуда-то сверху. И этот свет, этот яркий лилового оттенка свет. Такой теплый, и яркий, согревающий меня в каком-то невесомом состоянии. Словно, не в самой штормовой воде, а в зависшем неподвижно воздухе без какой-либо, качки и тряски. Свет обволакивающий мое тело. Тело утопленника.
Бесчувственное и холодное. В изорванном синем акваланга гидрокостюме. Этот лилового оттенка яркий теплый спасительный свет…
— Они пришли за мной — я услышал, вдруг перед собой голос моей Джейн. Этот ее голос, исключительно по-русски. И уже, без какого-либо акцента, и еле слышно.
— Кто пришел, любимая — произнес тихо и напугано я Джейн.
Откуда-то, из пустоты и темноты передо мной прозвучал ее голос — Мои сестры. Сестры океана. Прощай, любимый. Ты подарил мне столько любви, что мне не забыть никогда тебя. Не забыть дочери Посейдона. Прощай.
— Джейн, любимая — прошептал тихо ей я, словно, боясь чего-то — Где ты? Я не вижу тебя.
Я не видел и уже не чувствовал любимую.
— Где ты, Джейн? — я уже громче, произнес. И голос мой странно прозвучал. Как-то необычно. Как в каком-то пространстве. Уносясь далеко эхом в глубину чего-то черного и бесконечного. Такого же глубокого как сам Тихий океан.
Я протягивал вперед ослабевшие, почти бесчувственные свои с растопыренными пальцами руки, надеясь нащупать ее нежное красивое, хоть и умирающее женское тело любимой. Тело женщины беременной моим ребенком.
— Володенька, мой любимый — целуя жарким последним поцелуем своих невидимых губ меня, жадно как сумасшедшая, перед вечным расставанием, произнесла откуда-то из пустоты моя Джейн — Володенька, мой ненаглядный! Я знаю, ты выживешь! Ты должен жить! Прощай! — раздалось, уже где-то надо мной. Громко и отдаленно.
— Джейн! Любимая моя! — помню, я закричал, захлебываясь солеными штормовыми бушующими волнами в панике я, до того как начал уходить из своего призрачного сознания, так и не понимая что происходит.
— Не покидай, девочка моя меня! Любимая моя! — кричал я в океанскую бездну — Прошу тебя не покидай меня! Не покидай! Не покидай!
— Прощай, любимый! — раздалось перекатывающимся женским мелодичным эхом уже, где-то совсем далеко — Забудь обо мне. И начни все заново! Прощай! — прозвучал голос русалки. И, махнув плавником рыбьего хвост, она исчезла в глубине Тихого океана.
И все стало, вдруг растворяться передо мной. Даже, на моем теле мой прорезиненный акваланга порванный и протертый синий с черными полосами гидрокостюм. Он стал превращаться в соленую океана воду. И в обычную мокрую от воды моряка одежду. И кругом, только ящики и бочки от затонувшего моего грузового сгоревшего торгового судна. И я увидел чьи-то руки.
Руки, тянущиеся ко мне лежащему в воде. Под ударами бушующих волн, возле какой-то шлюпки. И человеческие на иностранном языке голоса.
Много голосов. И руки, руки, берущие и тянущие мое, почти безжизненное, бесчувственное, холодное и мокрое тело из воды. И растворяющаяся перед моими еле открытыми синими на лице глазами лилового цвета пелена. Пелена, удаляющаяся куда-то далеко, далеко в открытый океан. Пелена, похожая на некий призрачный и очень теплый туман. Через который был слышен шум отдаляющихся штормовых волн. И не откуда взявшийся крик дельфинов.
Чьи-то руки, вцепившись в меня со всех сторон своими цепкими сильными пальцами. Выхватили меня из этой пелены лилового цвета тумана. И понесли вверх, словно к небу или облакам.
Один среди волн
— Мои ноги! — я простонал не чувствуя их совершенно — Я не чувствую их! Черт дери, что со мной и с моими ногами?! — я кричал на весь медицинский кубрик как ненормальный по-русски, ругаясь матом на всю эту каюту, всполошив здесь всех.