Вот они и начали нас окружать.
А почему?
А потому что они символы плодородия.
Конечно, самого могучего плодородия еще пока никто не наблюдал, но зато уже есть явные признаки его грядущего присутствия.
То бишь вот-вот и оно – то самое, очень полезное нам всем плодородие – может появиться.
Так что мы должны быть готовы – побриты, напомажены и смотреть должны в правильную сторону.
А все потому, что мы должны быть все время готовы к его приходу, чтобы сразу же начать ему аплодировать.
То есть фаллос величиной много-много сотен метров – это как раз то, что всем нам так не хватало на том берегу Невы.
А то, что он будет все время показывать себя в окна нашей исполнительной власти – это еще один символ, с чем я и поздравляю всех причастных.
Вертикаль – это фаллос во все времена человеческой истории.
Фаллос напрямую связан с богатством.
Проще говоря, фаллос – это сила.
То есть вертикаль – это сила.
То бишь фаллос – это сильная власть.
Власть – это фаллос. Фаллос – это власть, остальное – аллюзии.
Поссорились с Сашкой. Я его побил – по шее, по спине, по голове. Он сказал, что пойдет погулять. Вышел в восемь вечера, а потом его мобильник замолчал. Мы не спали всю ночь. Ворочались.
Ты говоришь мне, что из детей не всегда вырастает то, что хотелось. Мне кажется, что это не так. Просто из человека ничего нельзя вылепить. Он все равно извернется и будет тем, кем он и должен быть. В этом деле родители ему могут только помочь. На то они и родители.
Первое мое знакомство с сыном произошло только через три месяца после его рождения. Я не мог приехать сразу. Не получилось.
Я увидел маленькое существо с узкими глазами. Он мне страшно не понравился, но жена воскликнула: «Смотри, какой он красивый!» – и мне пришлось сказать, что да, он очень красивый, а потом мне дали его подержать, и ко мне на плечо легло это маленькое тельце.
Оно лежало там, и поначалу не вызывало у меня никаких эмоций, кроме того, что я чувствовал, какое оно хрупкое, тщедушное, а потом неожиданно меня захватила волна невыразимой нежности. Она меня просто затопила, я задохнулся.
С тех пор я по любому поводу и вовсе без такового хватал его и прижимал к себе.
Я просто млел от того, что он вскоре научился охватывать мою шею своими ладошками.
А потом я стал замечать, что он обожает сидеть у меня на руках, и тут же закатывает мне скандал, если я опускаю его на землю.
«Э, нет, дружище, – сказал я ему тогда, – так дело не пойдет, ты уже большой!»
Вот с этого момента, как мне кажется, и началось наше воспитание. Я стал воспитывать сына, а он – меня.
Да, да, это дело обоюдное. Ты воспитываешь его, он – тебя. Вернее, ты учишься. Ты учишься терпению.
Если у тебя несколько детей, то ты быстро научишься терпению. Примерно после появления третьего ребенка родители вообще перестают реагировать. В них что-то выключается. Или лучше сказать, в них появляется такой маленький выключатель, предохранитель, который при перегрузках вырубает всю систему. Хлоп – и ты уже не реагируешь.
А вот с одним ребенком такого не бывает.
Не хватает одного ребенка, чтоб выключиться. Так и остаешься включенным.
На всю жизнь.
Детки, детки…
Они заполняют твою жизнь. Вернее, они всегда найдут чем ее заполнить. С самого начала ты будешь бегать вокруг, прыгать, гукать, менять подгузники, есть, гулять, писать, какать и читать книжки. Причем существуют же любимые книжки, которые придется читать не по одному разу.
Их придется читать по десять, двадцать, тридцать раз на день.
«Какую сегодня будем читать книжку?» – «Про булочника белого!»
Этот булочник белый – это книжка навсегда. Это чокнуться можно. Я его тысячу раз прочитал. Вот так и куется мастерство актера.
А еще была книга Носова «Шляпа» – этой тоже сильно досталось. На каком-то разе ее просто захотелось шмякнуть об пол и сплясать на ней джигу.
Совершенно верно: родители и дети говорят на разных языках. Происходит это сразу же после того, как дети начинают говорить. При этом, как выясняется, ребенок не сразу переходит на язык родителей. Он сперва изобретает свой собственный язык, которому он тут же хочет научить родителей.
Мой сын, к примеру, изобрел свою азбуку, алфавит, словарь.
А потом, после изобретения столь необходимых вещей, он приступил к обучению меня этому языку, и очень расстраивался, плакал, если я не хотел его учить.
В этом нет ничего необычного. Ведь еще до того, как он заговорил на нашем языке, между ним и нами уже был язык звуков, мимики, жестов, и он – тот язык – всех устраивал, а потом ему вдруг почему-то приходится учить еще какой-то язык, который ему представляется совершенно лишним. Мало того, этот язык выглядит как предательство того, единственно верного нашего с ним языка, потому что в этот новый язык входят, вмешиваются совершенно посторонние люди, люди с улицы, люди со стороны.