Вот поэтому он и говорит себе: «Ладно, ты хочешь еще один язык, так я тебе его изобрету», – и изобретает, и этот его язык – это всего лишь защита от разрушения нашего с ним только что выстроенного маленького мира. Это трагедия. В один миг рушится его мир. Его мир гибнет. Гибнет огромное количество миров. Тысячи маленьких планет, на которых навсегда остаются тысячи Маленьких Принцев, сходят со своих орбит.
Ни капли желчи и злонамеренности. Все только хорошее, в том числе и видения.
А видится мне, как пошатнется благополучие их дома, как месть пустит из своего отравленного, вонючего угла слух, которого не опровергнут теперь ни чистота сердца, ни безупречное поведение, ни раздача куличей сиротам, и доброе их имя поколеблется, истечет кровью от тысячи ран, светлые дела будут обречены на поругание, помыслы забыты, а потуги втоптаны в грязь.
Вы, конечно же, хотите знать, что я имею здесь в виду?
Я имею в виду слух о том, что скоро все молодое поколение пересядет на электромотороллеры.
Приводятся они в действие аккумулятором, а обслуживание стоит пятьдесят евро в месяц, и каждый день можно проезжать по сто километров. Зарядка – на два часа в розетку. Все! Конец нашему всему, нашему газу и нефти.
Все! Все теперь сядут на электричество, о чем мы и предупреждали. То есть скоро они пойдут, гонимые и проклинаемые современниками. Они – менеджеры. Ничего они больше не продадут. А трубопроводов-то наложили! Господи! Просто везде – и по дну, и не по дну.
Их сразу же перестанут взрывать. А существовать теперь будут только высокие технологии. Они определят лицо этой планеты.
И будет оно, видимо, японским. Флот наш не выпустят из баз, авиация не покинет землю, памятники демонтируют везде, а вокруг наставят ракетные установки – вот что нас ждет, господа менеджеры. А все потому, что очень вы надеялись на то, что вечно будете из земли все качать, и совершенно загнали в угол отечественную науку. И останется у нас только космос с космическими туристами, жующими на орбите жвачку. Да и то летать туда вы будете только по графику, согласованному с Польшей, у которой вы никак это несчастное мясо не купите. Все, господа! Наступает новая эра.
Люди в России всегда служили, и служили они больше по внутреннему зову сердца, чем по зову государства.
Вот и флот в России когда-то был. Большой флот. Но остался от него только праздник – День Военно-морского флота. В этот день принято поздравлять друг друга, вот я всех и поздравляю и желаю здоровья, долгих лет.
А флот возродится.
Флот – это же не только железо.
Флот – это люди.
И на флоте они замечательные.
Если они из моря не вылезали, все утюжили его и утюжили, то нет цены им в обычной жизни – очень это надежные люди.
Только бы они у стенки не стояли.
У стенки флот стоять не должен.
Гниет он.
И люди на нем гниют.
Не их это вина, это их беда.
Флот – он ведь для моря предназначен, и по-другому у нас не бывает.
У пирса – матрос не матрос, и старшина не старшина, и боцман не боцман, и командир у пирса не командир, а адмирал у пирса – это что-то такое, такое, такое разэтакое, что и говорить об этом совершенно не хочется.
Так что ждите, ребята, возродится.
Иначе России не быть.
Это можно даже пропеть: «И-на-че Рос-си-и не-е бы-ть!» – раз пятнадцать на все лады.
Не ходите, дети, через Троицкий мост! Опасно это.
А дети все равно ходят, сколько им ни говори.
Короче, потому что. Учатся они в Институте культуры, что выходит на этот мост, и через него им удобно ходить. Пешком.
Идут они пешком, а на мосту их встречают милиционеры: «Ваши документы!» – и дети предъявляют документы – билеты студенческие, паспорт и прочее. И тут начинается потрошение. Особенно, если студентик идет один, да и маленький он – сорок два кило.
Сначала ему возвращают паспорт, а потом выворачивают его рюкзак.
Милиционеры отбирают у студента все, что мешает ему учиться: мобильник, плеер, деньги, а если он рот отроет, то ему говорят, что прямо сейчас могут ему наркотики подложить.
Так что не ходите, дети, через Троицкий мост. Опасно это.