Главный вопрос– федеральное устройство страны. Фламандские партии отстаивают идею большей самостоятельности регионов, а валлонские партии устраивает сохранение нынешнего положения дел.
То есть общество раскололось, правительство никак не сформировать, жизнь замерла.
– Да ничего там не замерло. Ну нет у них теперь правительства, но все же работает. Люди живут и без правительства, – заявил мне приятель, большой дока в бельгийских делах. – Главное же, чтоб законы работали, а они у них работают. Так что все при деле. И в обществе раскола нет. Терпимость друг к другу невероятная. Это политические элиты никак не договорятся, но на то они и элиты, чтоб всюду гадить.
Люди же, как и планета Земля, в основной своей массе разумны. Поэтому все на уровне здравого смысла. Законы же, в общем-то, всюду принимаются правильные. Их только не везде соблюдают.
– То есть для управления страной нужно, чтоб во главе ее стоял судья?
– Да! Во главе должен быть судья. Король, например, для этой роли очень даже подойдет. Остальное – исполнение закона. Вот поэтому в Бельгии дворец юстиции выше всех остальных зданий. Не Министерство юстиции, а именно дворец – то место, где располагается кухня закона. Там все и происходит.
– А у нас выше всех будет здание Газпрома.
– Ну, значит, у нас Газпром – главный судья.
О возобновлении полетов.
Чувствую, счетам наших народных деятелей за рубежом чего-то угрожает.
Отсюда и возобновление полетов стратегической авиации.
А если еще будет что-то угрожать, то пустим в море подводные лодки.
Милиция – это народ внутри народа.
Причем этот народ ненавидит тот народ, внутри которого он и располагается.
Вот такая меня посетила мысль.
И родилась она в переходе станции метро «Площадь Мира» 8 сентября сего года ровно в 11.35.
Я ехал на книжную ярмарку. Она проходила в Москве с 5-го по 10-е. Я спешил – на 12.00 было назначено мое выступление перед читателями. Правительство Санкт-Петербурга было представлено на этой выставке, а я входил в группу «Морской Петербург» и должен был говорить о море, моряках, России, долге.
Я очень спешил, просто летел, летел…
Но в переходе меня остановили. Три милиционера – старшина лет сорока пяти и два капитана.
Старшина двинулся навстречу:
– Подойдите сюда! Я подошел.
Знаете, когда тебя собираются потрошить перед всем народом, то выглядит это, будто ты раздеваешься на площади.
Приехав как-то погостить в Киев, я, выходя из дома, забыл свой паспорт. Я тут же засуетился, попытался вернуться.
– Чего ты дергаешься? – остановили меня друзья.
– Так как же! Я же паспорт забыл!
– Ну и что?
– А вдруг милиция, спросят.
– Какая милиция? Кто тебя спросит?
– Ну, проверят. документы.
– А с чего они будут проверять документы? Это у вас проверяют документы, чтоб в основном деньги стырить у прохожих, а у нас никто ничего не проверяет! Так что успокойся!
И я успокоился.
Но тут, в Москве, дело другое. Тут– родина. На родине все возможно. Поэтому… «Ваши документы».
Вообще-то, в соответствии с законом о милиции милиционер, подходя к гражданину своей страны, должен отдать честь и представиться. Так прописано в законе.
Представления я не услышал, потому и сказал старшине:
– Представляемся.
– Че-го? – сказал старшина.
– Представляемся, – сказал я, – и показываем свое удостоверение, после чего я демонстрирую вам свой паспорт!
После этого со стороны милиции почему-то последовали такие слова, из которых можно было выделить часть, гласящую: «А ты кто такой?». На что я сказал, что он у нас старшина, а я, вообще-то, по воинскому званию капитан второго ранга, и служил я на подводных лодках, так что очень хочу, чтоб старшина милиции мне представился, и потом я предъявлю ему свой паспорт.
И тут я услышал от родной милиции следующую фразу:
– Вот я много видел офицеров флота, и среди них не было мудаков. Вы – первый! – после чего старшина помахал перед моим носом своим удостоверением.
И вдруг я почувствовал, что еще секунда, и я в него вцеплюсь. Сил у меня хватит, чтоб свернуть ему шею одним махом.
Но я отступил. Медленно, сохраняя в перекрестии прицела его горло.
Все-таки хорошо, что я ничего не сделал.
Еще немного, и забрало бы упало. Так что я отступил, говоря себе: «Тихо, Саня, тихо!»
А документы у меня так и не проверили.
Видимо, не в них было дело.
Если б все политики вдруг стали прозрачными – и тут я имею в виду, что они сделались бы вроде как из стекла, – то мы увидели бы внутри них движение жизненных соков, отмечая при этом быстроту их движения или же заторы, и смогли бы соотнести эти движения с теми речами, которые они призносят.