– Ааа, тебе конкретику подавай? – усмехнулся в ответ Баклажанов. – Ну, изволь! В целом их можно разделить на деньги на кармане и деньги глобальные. С карманными понятно все: они либо счастье для владельцев извлекают, либо на них статуи скупают у Этносова, что для кого-то тоже счастье. С глобальными сложнее. Они уже давно орудия идей, но «Клубу» их стало не хватать. Он уж давно беднее полковника Кудасова – весь в долгах сидит. Свержение режимов в лакомых странах и планетарный грабеж уже не дают того эффекта, что раньше, и силы платить по долгам на исходе.
– Ну и?
– Ну и нужна идея. Надо создать другие деньги!
– А со старыми что? «Обнулиться» что ли?
– Почему же «обнулиться»? – продолжил Баклажанов. – Можно обмен организовать, только на условиях создателя, но там такие условия будут, что сам Создатель удивится.
В эту секунду у Боруха перед глазами почему-то появился отчетливый образ того «клубного» идеолога с его неповторимой улыбкой.
– Не исключено, – опередил его Баклажанов, – по этой части старик большой затейник. Подметет он в итоге по миру свои миллиарды, поделит с «одноклубниками», а все как обычно плечами пожмут.
– Какие-то тебе, батенька, мрачные картины видятся постоянно, – подумал Борух.
– Это лишь предположения, потому как камень пока летит. Это тот случай, когда я был бы счастливее, если бы оказался не прав, но все будет, как будет, даже если будет наоборот!
– Ты мне сейчас футбольных комментаторов чем-то напомнил, – усмехнулся Борух, – те тоже перед важными матчами часами прогнозы строят, тонкости линий защиты и нападения обсуждают, роли вновь приобретенных игроков и погодные условия, а заканчивается все тем, что мяч круглый, поле ровное и победит сильнейший.
– Вот прямо возразить нечем. Так и будет! А вообще все это напоминает мне мышиную возню, только в мировом масштабе. Суета одна и беготня бестолковая. Рвут люди друг друга и землю на части каждый со своей идеей, а планетарной идеи нет.
– Широко ты хватил, однако, хотя вроде и не пьешь давно! – подумал Борух.
– Да я все чаще Этносова вспоминаю – смрад от людей нестерпимый стоит. Ощущение складывается, что человечество уничтожить себя в итоге обязано и планомерно к этому идет. Знаешь, Белое Перо вроде сказал, что когда будет срублено последнее дерево, отравлена последняя река и поймана последняя птица, люди поймут, что деньги нельзя есть. Народ все об авторстве и точности слов спорит, форму обсуждает, а надо бы содержание. Ты когда последний раз толком снежную зиму видел?
– Нууу, видел как-то парочку! – на секунду задумавшись и мучительно пытаясь припомнить, ответил Борух.
– Вот и я о том же! А раньше зимой видишь – с утра парнишка в лыжных ботинках с лыжами бежит, значит, первый урок физкультуры, а если днем из школы так идет – значит, последний урок был. Все как на ладони. А сейчас для нас зима снежная в диковинку, как для папуасов. Я уж о распространении атомной энергии не говорю даже – живем, как с гранатой без чеки за пазухой. Так что, не знаю, как тебе, а мне с планеты соскакивать некуда.
– Ты удивишься, но мне тоже. И что это за идея планетарная, и с кем она прийти должна? – подумал Борух после некоторой паузы.
– Знаешь, а ведь она существует, – подумал в ответ Баклажанов, также немного выждав, – и ей уже больше полувека. Лучше, чем Гагарин сказал, пожалуй, и не скажешь. Вот она, что ни на есть планетарная идея, и автор ее – простой советский парень, человек, которому судьба подарила шанс – шанс взглянуть сверху.
Пробуждение
Солнечные лучи уже вовсю пробивались сквозь щели не полностью задернутых плотных штор. С улицы доносился детский смех и шум выезжавшей из двора машины. Было около полудня. Баклажанов проснулся и, уставившись в потолок, стал по традиции изучать люстру. Полежав так минут пять, он вскинул ноги вверх и, качнувшись, резко встал. Одев свой фирменный халат, Борух начал расхаживать по квартире, обдумывая планы и маршрут на день. Побродив так немного, он как обычно подошел к зеркалу и начал внимательно изучать себя.
«Шансов все больше!» – усмехнулся он, глядя на себя в зеркало с чувством легкого личностного превосходства, вспоминая свои давние отражения. Он заметно подсох, насколько позволяла его плотная конституция, и выглядел весьма неплохо. «Ты вроде как опять туз, Борух Борисыч, не молод и не длинноног, но политически грамотнее вчерашнего», – подумал он и, постояв еще немного, направился на кухню заваривать чай. Чай он делал авторский, уже давно возведя это в культ. Борух взял свой чайный пресс и бросил туда горсть черного крупнолистового чая, добавил пару-тройку долек лимона и лайма, пакетик мяты и засыпал все сахаром. Добавив для полноты картины несколько листиков гибискуса, что иногда заменял долькой грейпфрута или ложкой брусничного варенья для кислинки, он залил все кипятком, размешал и ушел в душ.