Баклажанов сидел в полном безмыслии, а время неумолимо шло. Он то смотрел в окно, то внимательно изучал надписи на парте, из которых также можно было сваять сочинения, но уже на иные темы. Многие абитуриенты вставали и уходили, большинство же, как показалось Боруху, выбрали Чехова и начали писать.
«А почему бы не Тендряков и его «Пара гнедых», – подумал тогда Баклажанов о третьей теме, вспомнив тот посредственно написанный в школе этюд. Вооружившись всем, чему учил его Монахов, Борух начал переделывать то школьное сочинение на новый лад в стиле, привитом ему сенсеем. Это было трудно, но дело шло. Он мучительно вспоминал само произведение и конкретные цитаты, придавая всему новую жизнь. Под конец экзамена Борух еле успел переписать все на чистовик и сдал работу. «А ведь может получиться неплохо», – подумал он, уже выйдя из здания факультета, и, улыбнувшись, направился обратно к метро.
Придя домой, Баклажанов позвонил Монахову и рассказал все подробно.
– Борух, шансы твои невелики, – сказал тот и объяснил почему.
«Не полностью раскрыта тема» – вот вердикт, который часто выносили в то время работам, содержание и источники которых были еще не совсем фундаментальны для того периода развития страны. Иными словами, они были спорны. Для гарантии результата мудрее было базироваться на чем-то уже проверенном временем и историей, а именно на Пушкине, Достоевском или том же Чехове, предложенном в качестве первого автора. Подобными «кандидатскими» и «докторскими» и были туго набиты все вузовские архивы.
– Так что разнашивайте сапоги! – сказал Монахов. – А я уезжаю в отпуск, – добавил он.
– Еще не вечер! – ответил Борух и повесил трубку.
Через несколько дней Баклажанов направился на филологический факультет за результатом экзамена. Выйдя из метро, он посмотрел вслед только что ушедшему 10-му троллейбусу и решил идти пешком. Он шел мимо «Дома книги», пересек Мойку, заглянув в окна «Литературного кафе», затем свернул к арке Генерального штаба и вышел на Дворцовую. Борух шагал опять в ту же неизвестность, которая пугала и вдохновляла одновременно. Он шел и думал, думал о жизни и о судьбе. Был ли он уверен в себе в том момент? Скорее нет, но он четко знал, что сделал все, что от него зависело и даже чуть больше, а остальное его не волновало. Он смотрел вперед и видел лишь Дворцовый мост, но не знал, что будет там, на другом берегу Невы.
Войдя в здание факультета, Борух поднялся по центральной лестнице и, повернув налево, зашел в аудиторию. Дождавшись своей очереди, он подошел к стойке.
– Кто Вы? – спросила практикантка, выдававшая результаты.
– Я Борух Баклажанов! – ответил он.
– Подождите, я посмотрю Ваш результат, – бросила она впопыхах и отошла, начав искать его работу.
Затем найдя его сочинение, она направилась обратно, села и открыла его.
– Пять баллов, Баклажанов! – сказала практикантка.
– Благодарю Вас, – спокойно ответил Борух и добавил. – А где у вас можно выпить кофе?
– Зайдите в «Яму», – улыбнувшись, сказала она, – это по лестнице вниз.
То, что это яма, Баклажанов понял сразу, войдя туда, но публика была роскошной. Это были молодые люди разных возрастов, которые сидели в клубах табачного дыма, живо что-то обсуждая. Борух взял «полоску» с джемом за 22 копейки и стал ждать кофе, наблюдая за посетителями. В тот момент он чувствовал себя простым деревенским смертным, попавшим на кухонные посиделки московских поэтов-шестидесятников. В каждом из них было что-то особенное, отличавшее их от обычных людей того времени. У кого-то на руке были причудливые браслеты, другие были оригинально пострижены, третьи носили непонятного фасона сумки и рюкзаки.
– Ваш «икспрессо»! – крикнул из-за стойки «бариста», протягивая ему граненый стакан.
Баклажанов ел пирожное, запивая его кофе, и вся эта атмосфера начинала его манить. «Надо бы попасть сюда, – подумал тогда Борух, – осталось всего три экзамена!». Допив кофе и глянув на одного из посетителей, мирно спавшего за угловым столом после вчерашнего бурного загула, он встал и уехал домой.
Получив «отлично» за сочинение, Баклажанов, видимо, несколько расслабился и не уделил должного внимания подготовке к следующим экзаменам, шансы на которых у него были на порядок выше, чем на сочинении. Английский язык он сдал лишь на «хорошо», но ничего хорошего в этом не было. Просто дело в том, что по уровню сложности экзамен был значительно выше, чем в Герцена. Одним из заданий был перевод нескольких предложений сложной конструкции, где он сделал единственную ошибку и потерял тот драгоценный балл. Потерял он его и на следующем устном экзамене по русскому языку и литературе. Борух безукоризненно ответил по «Разгрому» Фадеева, но затем в предложенном тексте на пунктуацию в одном месте поставил запятую вместо точки с запятой. Оставался последний экзамен по истории, и сдавать его нужно было только на «отлично». «Воистину, рутина бытия. Сначала нагородить себе проблем, а потом героически их решать», – подумалось тогда Боруху.