От редактора
Любезный читатель!
Еще несколько лет назад о подобной книге было немыслимо даже подумать. Но времена меняются, и воздействие гласности стало ощущаться даже в такой консервативной сфере нашей деятельности, как книгоиздательское дело.
Не надо обладать пророческим даром, чтобы предвидеть, какие противоречивые оценки — от полного неприятия до безоговорочной поддержки! — вызовет среди читателей и у критики эта книга. Но для того и берутся за перо писатели, чтобы не было в обществе сонных и равнодушных.
Когда три года назад Светлана Гырылова пришла в «Современник», имея при себе лишь сравнительно тощую папку, вторая часть этой книги — «Помилуйте посмертно!» — существовала только в замысле. Издательство почувствовало в Светлане интересного автора и, несмотря на значительные расхождения в оценках ее творчества, сделало все для того, чтобы эта книга стала фактом литературной жизни.
Однако что же такого необычного в дилогии Светланы Гырыловой? Наверное, прежде всего — выбор темы (из тех, что прежде были запретными) и предельная, на грани (а порой и за гранью) эпатажа откровенность автора.
Главными героями «Помилуйте посмертно!» выступают два абсолютно несхожих, явно не предназначенных друг для друга человека, чьи судьбы тем не менее все туже затягивает в единый мертвый узел то ли господь бог, то ли дьявол, то ли его величество Случай. Бурятская девушка из далекого села, с экзотической внешностью и странным для русского слуха именем Алтан Гэрэл, работающая в Москве по лимиту, и заключенный Мелентий Мелека, отбывающий долгий срок в колонии строгого режима за убийство своей неверной возлюбленной. Не стану пересказывать сюжета этого беспощадного и редкого по силе эмоционального воздействия произведения — читатель не глупее редактора и сам сумеет разобраться, кто есть кто и что к чему в этой бурной и яркой книге. Хочу лишь предупредить любителей дамской прозы, что здесь они не найдут ни безупречной героини, белокрылым ангелом парящей над душой героя, ни благородного узника из романтических темниц позапрошлого века.
Увы, некогда прекраснодушная и по-своему обаятельная бунтарка Алтан Гэрэл сама беззащитна и уязвима в чреве гигантского мегаполиса, где ей, как и всякой незаурядной личности, да еще и горластому борцу за правду, живется ох как нелегко! Так было во все времена и на любой ступени общественной лестницы, а в эпоху застоя и в недрах московского лимита — особенно. Да и Мелентий Мелека — озлобленный и недалекий убийца, медленно и мучительно возрождаемый к человеческой жизни беззаветными усилиями Алтан Гэрэл, — только через несколько лет пробуждается от летаргии бездуховности для страшного суда над самим собой. И самое тяжкое для него наказание — возродившая его любовь к странной и ни на кого не похожей женщине.
В книге, безусловно, много грубого натурализма (таков материал и чудовищно жестокая правда жизни, исследуемая в романе), порой автор впадает в безудержную риторику на социальные и эротические темы. Особо отметим феминистскую тенденцию в творчестве Гырыловой, которую рецензент рукописи, известный литературный критик В. Гусев остроумно назвал «женофильской».
Издательство не разделяет авторского ригоризма по многим затронутым ею вопросам и не поддерживает авторские оценки некоторых произведений и деятелей советской литературы и искусства, однако считает, что эти расхождения с издательской точкой зрения не могут лишить автора права иметь, а также высказать собственные взгляды. Главное, что книга выступает против косности, лжи, лицемерия, бездушия, чиновного чванства и кумовства, а ее герои не ходульные персонажи, состряпанные наспех на потребу дня, но полнокровные люди, за которыми стоят живые судьбы их соотечественников со всеми взлетами и падениями, потерями и обретениями, верой в силу человеческой души и жизненную потребность общественных перемен. Такая книга не могла не выйти в наше время. Поэтому вы держите ее в руках.
МАРАТ АКЧУРИН
Босая в зеркале
Как терзают мозоли мне ноги!
Раздобыть бы золотые копыта…
Часть первая
Кто встретит Чудо-змею с коралловыми рогами и завладеет ими, тот станет богатым и счастливым.
Старинное бурятское поверье
Еще до рождения прозвали меня Бесенком: в материнской утробе мне было тесно, я изо всех сил билась и бунтовала.
Мама, родившая семерых детей, потом часто говорила мне:
— Ты и в животе вела себя безобразно. Так хотелось поскорее родить тебя!
Будучи трехмесячной, я прославилась тем, что свалилась с полатей. Бабушка запеленала и обвязала меня четырьмя кожаными тесемками, как деревянную чурочку, и, положив на самую середину полатей головою к стенке, отлучилась по хозяйству во двор.
Вернувшись, она застала меня на полу, побуревшую от рева. Подняла и видит: так же крепко завернута и обвязана.
— Как же ты умудрилась?! Уж не дьявол ли скинул тебя на пол?! — испугалась бабушка.
Если бы дедушка или мама оставили меня лежать без присмотра, бабушка их поедом бы ела. И не пало бы подозрение на ни в чем не повинного дьявола. Но в семье авторитет бабушки был непререкаем.
Сосновые полы нашего старого дома стараниями бабушки блестели желтизной, как дощечки для сушки сыра. Наливая воду или молоко, бабушка держала левую руку под черпаком, старательно сложив ее ковшиком, чтобы не капнуть на пол. Недаром в тридцатые годы она не раз получала первую премию по улусу за чистоту — красное земляничное мыло и белое вафельное полотенце! В то далекое время по домам ходила от сельсовета комиссия, проверяла санитарное состояние. Моя бабушка Цэрэн слыла на весь улус чистюлей. Это она научила меня мыть пол особым способом: сперва ошпарить кипятком, потом натереть песком, затем смыть песок, выскоблить все углы и щели и, наконец, снова сполоснуть горячею водою и вытереть насухо при закрытых дверях, чтобы пол не стал сизым от сквозняка.
Прежде чем зайти к нам в дом, люди подолгу вытирали ноги о железную сетку перед крыльцом, стряхивали с себя дорожную пыль и грязь. Милая моя, самая усердная на свете бабка! Своими сильными руками она пеленала и крепко-накрепко перевязывала мне колени, чтобы я не унаследовала кривые ноги от своих кочевых предков-наездников. Так от великого бабушкиного старания ноги у меня искривились шиворот-навыворот, стали иксообразными.
Когда мне было пять лет, я завидовала мальчишкам, которые делали стойку на руках. И решила от них не отставать.
В первый раз во дворе я с разбегу встала на руки, но чересчур перекинула назад ноги и грохнулась плашмя на спину. После неудачи обучалась на высокой куче золы. И ходила, похожая на искупавшуюся в золе курицу.
Однажды, желая похвастаться своим искусством перед моею старшею подругою Сэсэгмою Банзаракцаевой, я с разбегу упала прямо на золу. А та оказалась горячею, только-только из печки, в ней еще тлели красные угольки, они пулями отпечатались на моих руках.
— Чертова девка, сожгла себе руки! Теперь на ушах будешь стоять?! — распекали меня дома.
На кистях образовались большие и малые волдыри, потом они лопались, оттуда вытекала жидкость и до слез жгла оголенные раны. Мама долго смазывала мои руки рыбьим жиром, и я ходила с повязками. Тогда школьники копали колхозную картошку, я же ничего не делала, околачивалась возле матери, грызя вытертую о подол морковку и стыдясь своей ненужности. Мама работала бригадиром огородников, а я, мамина помощница, по дурости своей стала инвалидом… и она никак не могла похвалиться мною.
Руки мои со временем зажили, остались, правда, шрамы от ожогов. И опять, едва проснувшись, я убегала из дому играть, не взглянув даже на небо, хотя мать учила меня, хотела вырастить толковою:
— Алтан Гэрэл! Приличный человек должен утром осмотреться кругом, взглянуть на небо, горы, на землю…
Когда я спросонья выскакивала на улицу, то прямо-таки слепла от кипящего, бурлящего солнца. Крепко зажмурившись, я с наслаждением мочилась навстречу солнцу золотистою струей.
— Не для того солнце светит золотое, не для того вершины гор высятся в синеве, чтобы такая бестолочь, такая срамница позорила их! — сердилась бабушка.
Закончив вечерние хлопоты, она, даже усталая, прежде чем войти в дом, пристально вглядывалась в горизонт, потом, резко закинув голову, изучала небеса по цвету и облакам, стараясь угадать по закату завтрашнюю погоду. Бабушка Цэрэн одухотворяла природу, словом, была философом, насколько им могла быть безграмотная бурятская старуха 1899 года рождения.
Помню, как я утащила из колхозной кладовой гирьки от весов. Когда это обнаружили, родители принялись меня ругать:
— Мало того что девчонка лупит всю детвору в селе, а взрослым говорит такое, что от стыда можно сгореть, так еще и воровать стала! — Родители потребовали, чтобы я сама отнесла гирьки кладовщику и попросила прощения, иначе не станут меня, воровку, кормить!
Я забралась в темный, мрачный амбар и целый день просидела голодная, чтобы родителям стало невмоготу. Сижу в засаде, а в полутьме поблескивают передо мною беленькие, желтенькие гирьки, одна другой лучше и меньше. Я отдала бы за них все мои игрушки: глиняного беломордого коня, белого фарфорового слона и моську, желтую тряпичную лисицу с красными стеклянными глазами, набитую опилками… желтое драгоценное яйцо бильярдного шара… отдала бы за них синий свод небесный с раем. Железные гирьки, блестящие и не бьющиеся, были мне дороже всего. В них я чувствовала непостижимую странную тайну, — ведь ими можно взвесить все-все на свете. И твердо решила ни за что не расставаться с ними, ведь у кладовщика есть еще много больших чугунных гирь.