Толкала я тяжеленное ядро всего на три метра, но катилось оно далеко-далеко, и я бежала за ним, как за золотым, чтобы не затерялось в траве в стороне от дороги, не закатилось в какую-нибудь бездонную яму.
Когда мне было тринадцать лет, родители купили мне взрослый мужской велосипед.
На велосипедах дети ездили в школу в село Нижний БургАлтан.
В гору взбирались пешком, тяжело катя машину за рога, зато с горы летели вниз на сумасшедшей скорости!
Вот и мне предстояло впервые лететь на велосипеде по горной крутой, извилистой дороге с оврагами.
Даже бывалые шоферы здесь глядели зорко и держали руль на пульсе сердечном.
Моя подруга Шара Дари — белая с пунцовым румянцем, смелая и рослая деваха — была лихой велосипедисткой, она-то и учила меня технике езды. Ободряя всячески, Дари и благословила меня на горбатой вершине страшной горы:
— Главное — пятки на тормоза! Дави и дави на тормоза!!!
И я, бедняга, вцепилась в руль так, что резиновые рубцы врезались в ладони. Потом я долго разглаживала руки, сгоняя с них полоски.
И хотя ноги едва успевали давить на тормоза — с Гэдэнской вершины я летела на жуткой дрожащей скорости!
Сердце холодело от страха и восторга, в ушах свистел холодный обжигающий ветер, новый велосипед вздрагивал и зловеще дребезжал на камнях, словно рассыпался на болты и гайки и разлетался искрами вместе с щебнем из-под шуршащих шин.
Ай, бурхан! Хорошо, что никто мне навстречу не попадался— могла бы по неуклюжести столкнуться и расплющить новый велосипед!
Горный склон остался позади, а я еще долго катилась по бархатной земляной дороге, и ноги блаженно отдыхали на немых педалях.
И вот, подъезжая к дому, я неуклюже, сбиваясь с инерции, крутила педали.
Потом я попривыкла к горному полету, хотя иногда и грохалась с велосипедом из-за встречной ползущей телеги, которую приходилось объезжать далеко по обочине, чтобы не шарахался конь.
В конце концов и я овладела искусством спуска, давала полную волю педалям и пела песни на счастливом лету…
Но вернусь к бесподобной находке — сокровенному ядру своего тяжеловесного рассказа.
Чтобы его расторопное чело не вредило, не шоркало, не царапало мои руки, дедушка достал наждак у пчеловода Ильи Черниговского, главы единственной русской семьи в Гэдэне.
Сын Ильи — Владимир Черниговский — учился со мною в одном классе, был тайно влюблен в меня и смущенно звал меня атаманшею. Но меня совсем не заботило его занудливое смущение-пыхтение.
Хотя я прекрасно относилась к Володе, дружила с ним, проводила после окончания школы в армию, молча подарила ему свои шикарные мужские часы и переписывалась до тех пор, пока не разминулись мы навсегда на бурных дорогах мятежных романтических скитаний.
Дедушка шлифовал проклятое ядро сколько мог, крутя его взад-вперед в пеленках наждачной шкурки, пока не перемололись все наждачины-песчинки.
— Если завод недородил ядро, вряд ли кто теперь отделает его до божьей кондиции. Но царапаться ядро не должно, — кряхтел дед в особом стариковском усердии.
Помойный дух топорного ядра оставалось только окропить священным аршаном и обкурить божьим благовонием.
Наконец-то завершилось священнодействие, последнее омовение ядра на раскаленном семейном очаге, на последнем пуповинном круге чугунной плиты.
Я начертила круг во дворе. Ну, топорное-растопорное богатырское ядро! Лети-ка, лети же за олимпийским рекордом!
Господи! Как исступленно я толкала ядро, пока не обессилевала!
Затем, дрожа, я пила кислый шипящий айрак, крепко зажмурив желто-карие глаза, чтобы не вылезли из орбит от жгучей кислятины. У нас считалось, что кислый забродивший айрак придает богатырскую силу подростку!
Мои славные родители, особенно дедушка, старавшийся над топорным ядром, тайно и явно радовались, глядя, как тяжело бухает, шлепает ядро, оставляя в земле глубокие круглые воронки.
Хотя я портила двор похуже, чем разъяренный яко-бык копытами, родные не упрекали меня, зная, что я решила стать сильною, как легендарная Сэмбэр.
Да не гнать же взашей старшую дочь-спортсменку с ядром на улицу, чтобы дивились соседи. Пусть портит весь двор своим ядром, выйдет замуж — перестанет толкать…
Дедушка не раз пытался взвесить топорное ядро на старых «фунтоглазках», но ядро скатывалось с плоской чаши отживших свое весов с нетопорной проворностью и сохранило свинцовую тайну своего богатырского веса.
Так вес топорного ядра остался тайною для меня и поныне.
Но творец дурацкого ядра не знал, не ведал, кому достанется его могучий выкидыш-шаролом.
Великое спасибо ему, неведомому кузнецу-бракоделу!
Я толкала топорное ядро по двадцать-тридцать-сорок раз каждый погожий день, и оно летело все дальше и дальше…
В старших классах, когда я училась в аймачном центре Петропавловске, после тех диких тренировок ядро для девочек показалось мне игрушечным шариком, робко выкатившимся из негодного подшипника.
Ха! И толкала я эту игрушку, как из пушки, но все куда-то ввысь, в небо, красиво вычерчивая траекторию полета, беззаботно полагая, что все равно толкану дальше всех.
Следя за хвастливым полетом ядра на соревнованиях, подружки игриво веселились:
— Алтан, ты туды-куды?! В небо пуляешь! Эй, бога зашибешь!
Раздольно раскрутившись — раз-два-три! — я и диск запускала со свистом, придав ему указательным пальцем круговое вращение с такой резкою силой, что набухший палец горел огнем, аж невольно подувала на перст, унимала жар, а диск летел-крутился и падал мертвым шлепком на пуп победы за все меты рекордов, ошарашивая изумленных замерщиков.
А как описать прелесть полета победоносной иглы-копья?
С копьем в руках я воображала себя настоящею спартанкою!
Копье в руке метательницы придавало ей победную летящую грацию всею стрелотелою длиною и иглоукольным наконечником.
Резвущий разбег и зверский, всежильный бросок, неумолимо колющий отделенную свирепо выпяченную грудь Красного Дракона навылет! Ыы-ых!!! Славно взметнулась в небо огромная белая игла!
Да не вздрогнет снаряд, не задрожит рукотворным несгибаемым хвостом! Лети белым выстрелом из лука — за мужскую мету!
Так в семнадцать лет я гордо носила титул чемпионки аймака по всем видам легкой атлетики и побеждала долго, не зная горечи поражений.
В те победоносные времена даже видные парни и подходить-то ко мне не решались и стыдливо обходили настырную богиню многоборья стороною…
Путь к далеким незнаемым городам был открыт моею спартанскою выносливостью и силой.
Я тогда добровольно служила в рядах Советской Армии.
Улан-Удэ, Иркутск, Красноярск, Новосибирск, Хабаровск, Киев, Кишинев… И др., и др…
В беге я лучше всех тянула женский «марафон» — два кэмэ.
На первенстве Вооруженных Сил СССР в Киеве на своей короткой дистанции «два кэмэ» при табунном старте меня отшвырнули в хвост, за вопиющие спины, но где-то с середины дистанции я стала лихо обгонять соперниц.
На финишной прямой мой тренер из Красноярска Новиков страшно кричал мне, указывая место, где и как мне бежать.
— А я как бегу?! — кричала я в ответ, раздраженная ЦУ, и прибежала к финишу третьей…
— Бегунья с большим гонором, но ни разу не выкладывалась до конца, — вынес приговор мне тренер Новиков Николай Николаевич и добился того, чтобы оставили меня в Киеве на сборах для участия в Первенстве Советского Союза по кроссу.
Никто из знаменитых тренеров не встречал такой дикости, чтобы бегун криком кричал на финишной прямой, теряя силы и время…
Пораженные моим могучим отчаянием и тем, что мне не удалось выложиться на такой резиновой дистанции, как 2000 метров, вершители судеб вежливо включили никому не известную бегунью из далеких степей в список соискательниц чемпионских медалей.
Я не была даже мастером спорта. Ну и что? Пусть выложится вся, пусть учится! Дайте дорогу степному иноходцу!
Никогда в жизни не кормили меня так калорийно, такими замечательными бананами и прочими фруктами. Кормили по науке, и стоила кормежка недешево.
Государственный тренер, простонародно лысый и добрый Ванин относился ко мне со странною заботою:
— Байкалушка! Ваша цель — бежать до финиша последней, чтоб не упасть, не сойти! Само участие в чемпионате решит вашу судьбу. Вы у нас одна такая — отчаянный новичок, чудачка!
И я с остервенением тренировалась с звездами первой величины в чудесном Голосеевском лесу, где разместился наш спортивный лагерь.
В первый же день, тренируя ускорение, я выдавала весь спринтерский норов без остатка!..
Тогда я, конечно, не подозревала, что и у меня есть одно тайное преимущество перед зенитными звездами — это первобытность топорного ядра крылатой натуры…
— Вот она! Вот чертовка! Которая кричала! — радостно хихикал парень в бордовой ветровке, нарочно тыча пальцем в меня.
Этот легкий, необыкновенно жилистый, костлявый парень с высоченным блестящим лбом казался мне похожим на великого русского полководца Александра Васильевича Суворова. Этот парень с суворовским блеском оказался таким же отчаянным новичком на сборище золотых звезд.
Парень-Суворов со светлыми шелковыми реденькими кудерьками с вдохновенным фанатизмом тянул свои десять кэмэ на прикидках, выдавал летящий на заглядение красивейший бег…
Как чутко и зорко мы приглядывались друг к другу, пристально и влюбленно замечали все вокруг! С каким пристрастием мы разглядывали горделиво-снисходительные спины и плечи чемпионов!
— Петр Строганов из Калинина! — и парень-Суворов доверительно пожал мне руку, сунув «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова под мышку. И сразу же после ужина Петр решительно позвал меня на свидание.