Тогда, измерив нас уж мутными глазами,
В груди и в животе с вонзенными ножами,
Увидев в близости стволов грозящих круг,—
До выстрела еще, он на кровавый луг
Лег сам — перед людьми и перед смертью гордый,—
Облизывая кровь, струившуюся с морды.
Потом закрыл глаза. И ни единый звук
Не выдал пред людьми его предсмертных мук.
2
Не слыша более ни выстрела, ни шума,
Опершись на ружье, я увлечен был думой.
Охотники давно преследовать пошли
Волчицу и волчат — и были уж вдали.
Я думал о вдове красивой и суровой.
Смерть мужа разделить она была б готова,
Но воспитать детей повелевал ей долг,
Чтобы из каждого хороший вышел волк:
Чтобы не шел с людьми в их городах на стачки,
Чтоб голод выносил, но чтоб не брал подачки,—
Как пес, который гнать из-за куска готов
Владельцев истинных из их родных лесов.
3
О! если б человек был так же духом тверд,
Как званием своим «царя зверей» он горд!
Бесстрашно умирать умеют звери эти;
А мы — гордимся тем, что перед ними дети!
Когда приходит смерть, нам трудно перенять
Величие зверей — умение молчать.
Волк серый! Ты погиб, но смерть твоя прекрасна.
Я понял мысль твою в предсмертном взгляде ясно.
Он говорил, твой взгляд: «Работай над собой
И дух свой укрепляй суровою борьбой
До непреклонности и твердости могучей,
Которую внушил мне с детства лес дремучий.
Ныть, плакать, вопиять — все подло, все равно.
Иди бестрепетно; всех в мире ждет одно.
Когда ж окрепнешь ты, всей жизни смысл проникнув,—
Тогда терпи, как я, и умирай, не пикнув».[9]
<1864>
ГЕРМАН ГЕССЕ
2. СТЕПНОЙ ВОЛК
Мир лежит в глубоком снегу.
Ворон на ветке бьет крылами.
Я, Степной волк, все бегу и бегу,
Но не вижу нигде ни зайца, ни лани!
Нигде ни одной — куда ни глянь.
А я бы сил не жалел в погоне,
Я взял бы в зубы ее, в ладони,
Это ведь любовь моя — лань.
Я бы в нежный кострец вонзил клыки,
Я бы кровь прелестницы вылакал жадно,
А потом бы опять всю ночь от тоски,
От одиночества выл надсадно.
Даже зайчишка — и то бы не худо.
Ночью приятно парного поесть мясца.
Ужели теперь никакой ниоткуда
Мне не дождаться поживы и так и тянуть до конца?
Шерсть у меня поседела на старости лет,
Глаза притупились, добычи не вижу в тумане.
Милой супруги моей на свете давно уже нет,
А я все бегу и мечтаю о лани.
А я все бегу и о зайце мечтаю,
Снегом холодным горящую пасть охлаждаю,
Слышу, как свищет ветер, бегу, ищу —
К дьяволу бедную душу свою тащу.
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
3 * * *
Пусть для сердца тягуче колко,
Это песня звериных прав!..
…Так охотники травят волка,
Зажимая в тиски облав.
Зверь припал… и из пасмурных недр
Кто-то спустит сейчас курки…
Вдруг прыжок… и двуногого недруга
Раздирают на части клыки.
О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даешься ножу!
Как и ты — я, отвсюду гонимый,
Средь железных врагов прохожу.
Как и ты — я всегда наготове,
И хоть слышу победный рожок,
Но отпробует вражеской крови
Мой последний, смертельный прыжок…
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
4. БАЛЛАДА О ВОЛЧЬЕЙ ГИБЕЛИ
Словно бритва, рассвет полоснул по глазам,
отворились курки, как волшебный сезам.
Появились стрелки, на помине легки,—
и взлетели стрекозы с потухшей реки,
и потеха пошла в две руки.
Мы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
чуял волчие ямы подушками лап,
тот, кого даже пуля догнать не могла б,—
тоже в страхе взопрел — и прилег, и ослаб.
Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал,
зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти — красивый широкий оскал
и здоровые, крепкие зубы.
Улыбнемся же волчьей улыбкой врагу,
псам еще не намылены холки.
Но — на татуированном кровью снегу
наша роспись: мы больше не волки!
Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
к небесам удивленные морды задрав:
либо с неба возмездье на нас пролилось,
либо света конец — и в мозгах перекос…
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем —
и смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял — не бог — Человек!
Улетающих — влет, убегающих — в бег…
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись —
в равной сваре за нами удача.
Волки мы! Хороша наша волчая жизнь.
Вы — собаки, и смерть вам — собачья.
Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,
чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но — на татуированном кровью снегу
наша роспись: мы больше не волки!
К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки! Труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
и скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, — затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу:
отказали глаза, притупилось чутье…
Где вы, волки, былое лесное зверье,
где же ты, желтоглазое племя мое?!
Я живу. Но теперь окружают меня
звери, волчьих не знавшие кличей.
Это — псы, отдаленная наша родня,
мы их раньше считали добычей.
Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,
обнажаю гнилые осколки.
Но — на татуированном кровью снегу
тает роспись: мы больше не волки!
КТО АВТОР???
5. МЫ — ВОЛКИ
Мы — волки.
И нас по сравнению с собаками мало.
Под грохот двустволки
Год от года нас убывало.
Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и стоим вне закона.
Мы — волки, нас мало,
Нас, можно сказать, единицы.
Мы тоже собаки,
Но мы не хотели смириться.
Вам блюдо похлебки,
Нам проголодь в поле морозном,
Звериные тропки,
Сугробы в молчании звездном.
Вас в избы впускают
В январские лютые стужи,
А нас окружают
Флажки роковые все туже.
Вы смотрите в щелки,
Мы рыщем в лесу на свободе.
Вы в сущности — волки,
Но вы изменили породе.
Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале,
Но вас прикормили —
И вы в сторожей измельчали.
И льстить, и служить
Вы за хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник —
Достойная ваша награда!
Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим!!!
Осужденные любили подобные жареные стихи, некоторые переписывали и собирали «Волчьи мотивы».
— Эх, переложить бы нашу волчью тоску на музыку— великая родилась бы музыка! — начал бывший летчик гражданской авиации.
— Скажут, «волчий культ», «ложная романтика», представьте такую симфонию — «Волчьи мотивы» по радио, а? — продолжил библиотекарь Миф.
— А я больше всех песен люблю «Журавлей». Кажется, что душа моя улетает в небо с журавлями и кружится в выси, — признался всегда молчаливый Глеб Тягай.
— Кто смотрел «Приключение на дальнем Севере» Джека Лондона? Как волчица и черный пес полюбили друг друга, такой здоровый пес! — И серые глаза высокого молодого мужчины невольно вспыхнули.
— У тебя, Граф, все сводится к любви, даже среди волков.
— А вы знаете, как любят волки? Мне уральские охотники рассказывали: волк ведь тоже стареет, седеет, слепнет, выпадают у него все зубы, не в силах бедняга откусить себе готовую добычу. А супруга помоложе разжевывает ему кости, мясо, чтобы можно было проглотить, не подавиться, — увлеченно продолжал сероглазый Граф.
— Во какая любовь! Кто видел, чтобы молодая жена беззубому мужу кефир разжевала? Скорее отравит поди, чтобы избавиться, — мрачно пошутил Миф.