Ежедневно где-то в час дня с Ярославского вокзала идет поезд Москва — Воркута под названием «Северное сияние». Летом идут два дополнительных поезда, но на станции Чикшино они не останавливаются.
Вот вроде и все. На этом я свое письмо закончу.
До свидания! 19 июня 1980 года. С уважением.
Мелентий
Письмо 24
Алиса Васильчук
В апреле 1976 года я вернулся из очередной командировки, на минутку сперва забежал к своей матушке, оставил вещи и сразу побежал в детсад к Аленушке. Это было в четыре часа дня, я заглянул в столовую через стеклянную дверь, где детишки сидели за длинным столом, у них шел полдник. Лена сидела с торца стола ко мне спиною, но она почувствовала мой взгляд и сразу повернулась. Было жалко дочку, я крепко прижал ее к себе, а она уткнулась лицом мне в шею. Я мысленно проклинал командировку, одел дочурку, и мы с нею вернулись в нашу опустевшую и осиротевшую квартиру, которую разорила моя жена Стелла.
Именно в этот день я увидел поразившую меня незнакомку. Стройная, с летящими волосами мягче шелка, с ласковым лицом, с румяными щеками, живая, как ласточка, естественно выпятив груди самых идеальных размеров, как само совершенство женской красоты, готовая вот-вот невинно улыбнуться своею неотразимою лучезарною улыбкою, она с радостным любопытством то летела, то пленительною походкою шествовала по нашему селу. Я никогда не видел такого явления в Архангельской Слободе — мне хотелось спрятаться от чудесной незнакомки и без конца наблюдать за нею украдкою. Когда она исчезала из поля моего зрения, я оглашенно наводил марафет, брился, чистил и чистил туфли до зеркального блеска, словно собирался на свадьбу женихом… и насилу дождался вечера, когда придут знакомые с работы, чтобы узнать о ней.
Оказалось, что она приехала к нам работать, с мужем из Ивано-Франковской области по переселенческому билету, муж ее был осужден. Я подумал тогда: «Повезло же мужику с такою женою». В то время Алиса еще не работала, и я, приехав из Керчи, тоже недельку отдыхал, ходил на канал загорать, купаться и удить рыбку. Замечал, конечно, что из окна ихней квартиры за мною кто-то смотрит, наблюдает. Это была она. И на улице иногда случайно наши взгляды магнитом притягивались друг к другу.
Дня через два я познакомился с Лилианом, с ее мужем. При дальнейшем знакомстве я понял, что они живут плохо, постоянно ссорятся, она боится мужа, а живут они вместе, может быть, ради сына? В середине августа 1976 года Алиса тайком удрала с сыном от своего мужа, точно так же как моя жена с младшею дочерью Нелли, также оставила записку, что никогда к нему она не вернется. Как тяжело было Лилиану! Представьте себе, переселенец, человек новый, в прошлом судимый, в глазах всего селения брошен женою, остался один без семьи, без сына. Через недельку Лилиан подался за женою, сел на попутную машину в кузов и поехал до Каховки, а в городе грузовик налетел на грузовик, и несчастный Лилиан перелетел через борт и головою врезался в асфальт, раздробил вдребезги череп — аж мозги разлетелись по канаве… Хоронили Лилиана у нас в поселке, приезжали его родные и Алиса. После похорон родители мужа сразу же уехали, а Алиса осталась, чтобы по обычаю через девять дней помянуть погибшего. На девятый день я ездил в Каховку, и когда стоял на автостанции и ждал автобус с другом ее мужа — Мариманом, увидел, что к нам идет Алиса, и заметно растерялся. В автобусе мы сидели рядом. Мариман предложил мне пойти на могилку, я обрадовался, чувствуя, что Алиса хочет, чтобы я был с ними. Пока они собирались, я сходил в детсад за дочкою. Алиса иногда брала Аленушку на руки и спрашивала: «Леночка, ты любишь меня?» Дочка смущалась и не отвечала, она ведь помнила свою маму, которая сбежала от нас.
На следующий день мы случайно встретились по пути, когда я шел на обед. Аленушке хотелось поболтать с Алисою, но я же всегда терялся и не знал, о чем начать разговор. Когда мы подошли к ее дому, я робко попросил ее домашний адрес, куда она возвращалась жить к родителям. Алиса встрепенулась: «А зачем?»
— Просто так, — глухо вырвалось у меня.
Она зашла к себе, я же, несмотря на свою тупость, хвалил себя за то, что набрался-таки смелости и выпросил адрес! Она вынесла открытку с двумя чудесными зебрами, где на обороте гибким женским почерком нарисовано вкосую: Главпочтамт. «До востребования».
— А если не востребуешь? — вспыхнул я. На западе Украины есть обычай: после смерти мужа жена должна год блюсти одиночество, ведь Алиса наполовину украинка.
— Тогда, оседлав зебру — примчишься? — пошутила вдова, которая завтра же собиралась уехать. И я решил во что бы то ни стало проводить ее.
Утром со своим старшим братом я стоял на остановке наготове. Пришла и Алиса, ее провожали знакомые из Чернигова. Зачем-то она села ко мне спиною в автобусе, и за всю дорогу наши взгляды ни разу не встретились, словно сам черт наложил табу. Когда все высыпали из автобуса, я сразу же подошел к ней и сказал, что хочу проводить ее. Мы договорились встретиться с нею здесь же в 15 часов. Но я не мог дождаться и полдня, никого я более не хотел видеть. Пекла жара, на автостанции толпилось множество людей, среди них я зорко высматривал Алису, словно петух жемчужное зерно в прошлогоднем навозе… а она же сидела на лавочке под высокой акацией и с улыбкою наблюдала за мною.
Затем мы пошли в аэропорт купить ей билет. Самолет на Киев летел только в 17 часов, и у нас оставалось достаточно времени для душевного расставанья. Не зная куда деваться от жары и многолюдья, мы молча пошли за летную полосу, в лес, где долго сидели молча. Может, и перемолвились какими-то ненужными пустыми словами, но не помню ни одного слова от того сердцебиения в лесу. Я вначале даже не смотрел в ее сторону от смущенья, а когда я повернулся к ней лицом, она сидела ко мне спиною, слабыми пальцами заправляла волосы за уши. Уши же у нее были такие выразительные, такие отточенно-красивые, чуткие, как птицы, уши ее цвели и готовы были взлететь на вершины деревьев. Рука моя невольно потянулась и приласкалась к ее плечу, она не вздрогнула, не отстранилась, не повернулась ко мне — и я тихо поцеловал ее пунцовую мочку, а она медленно склонилась ко мне головою на грудь. Не владея собой, я начал безумно целовать Алису…
…С тех пор я не мыслил жизнь без прекрасной метиски.
Как видите, метил Мелека в мужья, а угодил в бездонную яму: подругу милую зарыли в могиле, а самого— в дыре тюремной.
22 июня 1980 г. воскресенье
Мелентий
Письмо 25
Здравствуйте, далекая Алтан Гэрэл!
Сегодня 25 июня 1980 года, среда, впервые после выпускных экзаменов вышел на работу, немножечко устал, но сходил в библиотеку, взял книжку «Манифест Коммунистической партии» и прочитал. Как удивительно написан Манифест! Я рад, что именно Вас отыскал для переписки, Вы пробуждаете во мне такое, чего раньше никогда не ощущал в себе, не подозревал даже… Чтобы учиться великому искусству жить, нужно видеть все корни пней и цветущих деревьев. О, как хочется мне очеловечиться в течение своей жизни, найти самого себя и цель жизни. Больше всего на свете хочется заново лепить семейный очаг и жить тихою, милою семейною жизнью, любоваться благородною, верною женою и растить своих детей любовно.
Наверно, выйти на свободу равносильно второму рожденью па свет из тюремной тьмы, с умом и опытом неволи. Начнется новое судилище людей, коллективов, инстанций, и они будут ненавидеть и презирать, бояться и шарахаться, угнетать нас пожизненно, отгородившись крепостною стеною, а чтобы наладить отношение с обществом, потребуются многие годы упорного труда, исключительного поведения в жизни. Может быть, я поехал бы на большую стройку и вкалывал честно. Кто лишен романтики воображения? И почему нельзя взять из заключения год свободы взаймы, в рассрочку под тайным или явным наблюдением, чтобы человек осужденный мог проявить себя, развернуться, доказать самому себе, родным и обществу, что он может быть нормальным человеком, тружеником, мастером, может любить, дружить, может иметь совесть, честь и достоинство.
«Кто сидит в тюрьме— у того мысли на воле, а кто на воле — у того мысли в тюрьме»— утешает нас мудрая турецкая пословица.
Вы спрашиваете, что у нас усиливают? Вот с сегодняшнего дня будут наказывать тех, кто посмеет написать более трех писем в месяц, хотя должны просто вернуть письмо, если оно лишнее, но получать же письма разрешается без ограничений. Не огорчайтесь, если будете получать от меня всего одно письмо в месяц, но зато оно будет веским, массивным, толстым, что будут от тесноты лопаться конверты. Сегодняшнее письмо в июне последнее по лимиту.
Гэрэлма, режим у нас все более ужесточается, бараки друг от друга отгораживают сеткою, невозможно будет друг к другу ходить в гости.
Алтан Гэрэл, Вы думаете, что я могу как-нибудь наладить жизнь с женою Стеллою Петровною? Советуете? Нет, этого никогда не случится, если даже ни одна душа мне не будет писать и приезжать. От жены я слышал тысячи словес о любви и ненависти к себе, о верности и изменах, о прощении и мщении — все это для меня пустой звук. Сухой, суровый, жесткий я стал к красивым, стройным женщинам, которые гниют, как червивые персики… ни верности, ни долга от их клятв не жди. О проклятые клятвы любви, сколько сердец вы погубили?! Избавь бог меня от встреч после освобождения со смазливыми кукушками. По-моему, ни один мужчина по собственной воле не становится половою тряпкою, один боится потерять семью, другой — любовь, третий боится пуще всего законов и тещи, четвертый сам не знает, как он стал ковриком в прихожей собственной квартиры. Но я не создан быть подопытным кроликом для семейных наук, каким бы ни был простым мужиком, порою бывал я гордым, самолюбивым, страшно ревнивым, но всегда слишком искренним, слишком доверчивым, так жаждал большой, цельной любви — и вот прошло три года, как сам избавился от своей любви — не мог я извиваться и шипеть в змеином клубке, предпочел тюрьму… выходит.