А из писателей Бернард Шоу прожил девяносто четыре года.
В день своего девяностолетия гений парадоксов раздраконил себя по телевидению 26 июля 1946 года:
«Здравствуйте! Откуда же вы все собрались сюда и что вы собираетесь увидеть? Старика, который был некогда знаменитым драматургом и говорил обо всем на свете и писал обо всем? Что ж, смотрите, что осталось от него, — не так уж много, верно? Однако приятно видеть, что у тебя столько друзей. Это почти единственное, что остается у человека искусства — что остается у писателя, у драматурга, у артиста. Налоги военного времени оставили мне совсем немного сверх этого, хотя вы все думаете, что я очень богат. И все же мне не на что жаловаться, и когда я смотрю по сторонам… А! Тут есть и американцы! О! Да тут, я смотрю, есть иностранцы тоже. У меня есть друзья повсюду, и вы знаете, как один человек — это был в некотором роде очень знаменитый человек — говорил, что у меня всюду друзья, что у меня в мире нет ни одного врага, но никто из моих друзей меня не любит. Вы с ним согласны, нет? Мне, однако, кажется, что теперь друзья меня любят немножко больше, чем в былые времена, и это показывает, что я становлюсь старым и слабым и больше никто меня уже не боится.
И всё же вы не должны думать, что раз я стал очень старым, я стал очень мудрым; возраст не приносит мудрости, но зато он приносит опыт, которого еще не может быть у молодых. Даже самый глупый из людей к девяноста годам успевает увидеть вещи, которых никто из вас не видел… Лично мне довелось пережить безвестность и неудачи, а теперь я достиг успеха и славы. Наверное, многие из вас полагают, что это отличная штука, но вы ошибаетесь.
Я никогда в жизни не задумывался — потому что я всегда был очень занят — над тем, что я великий человек, но теперь, когда я уже больше не великий человек, а всего-навсего старый маразматик, я могу судить, что это за штука — быть великим. Уверяю вас, все удовольствия от этого занятия получаете именно вы — люди, которые меня чествуют, развлекаются этим, мне же достается вся тяжелая работа, мне досаждают просьбами об интервью или приглашениями на обед, и я от всего этого едва жив».
«Это ураган на паре человеческих ног — ураган гнева, сверкающий в нашем наспех сколоченном обществе. Это бич, свистящий над спиной поколения…» — писал о Бернарде Шоу сотрудник «Дейли ньюс» А. Гардинер.
Когда я была студенткою и сдавала экзамен за третий курс по зарубежной литературе, мне попался вопрос именно по творчеству Шоу. Прочитав к экзаменам «Пигмалиона», «Профессию миссис Уоррен» и несколько рассказов, я получила тогда отличную оценку. Вот уж поистине, как сказал сам Шоу: «Я твердо придерживаюсь того мнения, что все университеты на свете следует сравнять с землей, а место, где они стояли, посыпать солью».
«А университеты выпускают людей с искусственным умом».
Меня потрясла биография Бернарда Шоу, хотя сам он предупреждал: «Когда вы читаете биографию, помните, что правда никогда не годится для опубликования…» и «Страшно подумать о биографах, которые только и ждут моей смерти!». И что бы сказал Шоу, прочитав свою биографию, написанную Эмрисом Хьюзом???
Дорогой Мелентий!
Давайте писать друг другу такую предельную правду, которая «никогда не годится для опубликования», зато, если доживем до старости — будем с наслажденьем читать на пенсии.
Удивительно заманчиво объять собою век, когда столетие сожмется в одной твоей жизни! Но можно иначе, не временным способом вобрать в себе века… Врезалась в память удивительная строка Шарля Бодлера из «Цветов зла»:
Душа, тобою жизнь столетий прожита!
Автор «Овода» — Этель Лилиан Войнич прожила 96 лет!..
Представляете, слишком увлекшись чужим долголетием, совсем забыла, что поставила на ужин варить яйца всмятку. Слышу, что-то на кухне взрывается и стреляет! Побежала и увидела я в дыму раскаленную алую плиту, сгорело дно кастрюли, стреляют и взрываются черные яйца! Остудив их в холодной воде, я зачем-то попробовала на вкус уцелевший желток, нечто резиновое и выплюнула, как горечь долголетия. Пришлось подкрепиться новым фруктовым кефиром, он розоватый и отдает клубникою, кричащею на зеленом бумажном пакете, его изобрели нынче, видимо, для долголетия. Но чтобы не утомлять Вас своим бытом в общежитии, не чадить черными обуглившимися яйцами, перейду к феномену Шоу.
Гений-долгожитель до двадцати девяти лет проходил невинным юношею, блистая ослепительною чистотою девственника, не спешил и жениться до сорока двух лет, пока не встретил свою ирландскую зеленоглазую миллионершу, которой было в то время всего лишь сорок один год, и она горько жаловалась, что кто-то ей в Италии вдребезги разбил сердце.
— Ничего подобного! Оно не разбито! — пророчески уверил Шоу, и сердце женщины расцвело новою неведомою любовью к нему, вскоре чувства их были освящены мировою свадьбою с кругосветным путешествием.
Когда семидесятипятилетнему Бернарду Шоу задали довольно неуместный вопрос: «Как бы вы хотели умереть?»— он отшутился:
— От руки ревнивого мужа!
На прощание дарю Вам афоризм Шоу, который зарядил меня более всего:
«Разумный человек приспосабливается к миру, неразумный упорствует в своих попытках приспособить мир для себя. Поэтому прогресс всегда зависит от людей неразумных».
О как пышно, благоуханно цветут нынче приспособленцы всех мастей на питательных корнях! Вот кто подлинные долгожители нашего времени! Потому что нет у нас своего Бернарда Шоу! Нету!
Зато кандидатов ложных наук расплодилось больше, чем крупного рогатого скота в государстве. А дубовых докторов наук застолбилось больше, чем племенных быков на пойменных лугах. И строчат тлетворные ученые мужи докторские диссертации:
«О вреде табачных тлей для курения»
или
«Как запрячь в телегу Крокодила?»
На земном шаре больше всех повезло черному ворону. Клюет глаза всякой падали и живет всеядный стервятник триста лет!..
Я жизнь хочу праздновать как белую ворону!
1 июля 1980 года, Алтан Гэрэл
Письмо 32
Юбилей Чехова
Здравствуйте, замечательный зэк Мелентий!
Нынче юбилейный год Чехова — отмечаем 120-летие со дня рождения. Мы, воспитатели со своими рабочими, ездили на экскурсию в имение Чехова Мелихово. Какой чудесный музей-заповедник! После Мелихова я забросила все дела, заботы и оглушенно читаю Чехова — вот кто мой любимый писатель! А какие чудеса кривлянья выкидывает Чехов в письмах! А мы с Вами будем учиться да учиться у настоящих мастеров эпистолярного жанра. Согласны? Антон Павлович советует: «нужно вольнодумство, а только тот вольнодумец, кто не боится писать глупостей. Не зализывай, не шлифуй, а будь неуклюж и дерзок…» Послушайте, как сам он дурачится в любовных письмах к красавице Лике Мизиновой от 29.03.1892 года: «Какие муки мы должны придумать для Вас, если Вы к нам не приедете? Я оболью Вас кипятком и раскаленными щипцами вырву из Вашей спины кусок говядины. Клопов и тараканов у нас множество. Делаем из них бутерброды и едим. Вкусно. Напишите мне, Мелита, хотя две строчки. Не предавайте нас преждевременному забвению. По крайней мере делайте вид, что Вы нас еще помните, обманывайте нас, Лика. Обман лучше, чем равнодушие. Ваш от головы до пяток, всей душой и всем сердцем, до гробовой доски, до самозабвения^ до одурения, до бешенства».
Мелентий, будь проклят тот, кто не читал никогда Чехова! Таких надо сечь по лицу крапивою! Я каждый год буду праздновать гений Чехова! Это только Шоу мог заявлять такое: «Я давно перестал праздновать свой собственный день рожденья и не вижу, почему я должен праздновать день рождения Шекспира…»
С ума можно сойти от чеховского «Черного монах а»!..
14 июля 1980 года Алтан Гэрэл
Письмо 33
Лаевский — чистый ангел!
Алтан Гэрэл, не пугайте меня крапивою, я в диком ужасе вижу Вас с крапивным веником в двенадцать часов ночи! Только что прочитал повесть Чехова «Дуэль», и она всколыхнула всю душу! «…Он (Лаевский), как чужой или нанятый с другой планеты, не участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мнениями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придать себе такой вид, как будто он выше и лучше их. Ложь, ложь и ложь…» Мне страшно от этих слов, и мысль, словно заколдованная, терзается вокруг них. Надежду Федоровну я все сравнивал то с Алисою, то со Стеллою, словно о нас написана эта «Дуэль», вечная дуэль. Все эти бабы — хорошие стервы! И дураки, и гении погибают из-за них. А меня чуть не расстреляли! И что будет со мною — с «бугорчатым» за двенадцать лет неволи? А Лаевский для меня — чистый ангел, который сумел скрутить себя в бараний рог! «Воздух, которым дышу, это вино, любовь, одним словом, жизнь я до сих пор покупал ценою лжи, праздности и малодушия. До сих пор я обманывал людей и себя, я страдал от этого, и страдания мои были дешевы и пошлы…» Эх, мне бы его заботы! Даже сам великий гуманист Чехов никогда бы до конца не узнал всех чувств, мыслей и мук этого «бугорчатого»… даже на Сахалине,
Алтан Гэрэл, я бы никогда не осмелился просить Вас о встрече. Зачем Вы приедете в такую даль ради двух часов разговора со мною через стекло?! Как мне будет искренне жаль Вас, не встречал я в жизни такой отзывчивости. Можно, конечно, увидеться без стекла, это когда нас выводят на работу, еще лучше вечером, когда приводят, стоим у ворот зоны во время проверки-обыска, можно наглядеться молча…